Кактус Нострадамуса
Шрифт:
– Ты не могла бы говорить попроще? – поморщился Зяма. – Это предложение слишком длинное, чтобы я в моем текущем состоянии его понял.
Братец хлюпнул носом, который уже засопливел. Действительно, текущее состояние.
– Да ладно, у Милна в «Винни-Пухе» еще длиннее предложение было, и ты все понял, а тебе тогда было лет пять, – напомнила я, пытаясь его подбодрить.
– Попроще так попроще, – согласилась Трошкина и пожевала губу, мысленно редактируя свое выступление. – Короче: Лизонька с ее эротическими фантазиями
– Шантажистка и сказала, – припомнила я.
– Ага, а в новостях говорили – хозяйка дома упала в бассейн, поскользнувшись на мраморном полу!
Мы с Зямой переглянулись. Братец расправил плечи.
– К тому же никакой дневник не перевесит показаний живых свидетелей, которые подтвердят, что в момент гибели хозяйки дома Зяма был в зале. Народу на празднике было много, свидетели найдутся, – продолжила Алка. – Некоторую проблему я вижу только в том, что у тебя, Зяма, на руках телефон одного трупа с фотографиями другого трупа! Вот это уже как-то чересчур. От телефона надо избавиться.
– Можно подбросить мобильник в дом, как будто Лизонька сама его потеряла, – предложил воспрянувший духом Зяма. – Она была пьяна и постоянно что-то роняла, это многие видели.
– Нет, это опасно, – возразила Трошкина. – Мы ведь не знаем точное время смерти Лизоньки.
– Ну и что?
– А то! Вдруг MMS с фотографиями, которые вы открыли, пришли уже после ее смерти? Станет понятно, что телефон побывал в чужих руках, а это подозрительно.
– Тогда давайте и его тоже утопим! – предложил братец.
– Кого еще? – напряглась я.
– Не кого, а что! Мобильник!
– Утопим золотой телефон?! – у меня защемило сердце. – Может, не надо так радикально? Давайте утопим сим-карту, сотрем из памяти аппарата всю информацию, а сам мобильник сохраним. В конце концов, Зяма, Лизонька питала к тебе особые чувства, разве ты не хочешь оставить хоть что-нибудь на память о ней?
– Я сохраню незабываемый жизненный опыт, – буркнул братец.
– И в чем же он заключается? – встряла ехидная Алка. – Неужели в запоздалом осознании того, что прелюбодеяние – смертный грех?
– Нет. В том, что мраморный пол у бассейна – это смертельная опасность! – Зяма сокрушенно покачал головой. – А я говорил: давайте положим терракотовую плитку, в крайнем случае – мозаику сделаем из мрамора и сланца, шикарно ведь будет смотреться, совсем как в древнеримских банях, особенно если опус тесселатум сделать, а не галечное мощение…
Я громко кашлянула.
Трошкина поджала губы. Глаза ее сверкали, щеки разрумянились.
– Я не поняла, – прошипела она.
– Чего ты не поняла? – откликнулся Зяма (сама любезность). – Опус тесселатум? Это старинная мозаичная техника с использованием кусочков камня размером
– Я не поняла, тебе что, совсем не стыдно?! – гаркнула Трошкина, всплеснув руками.
Зяма озадаченно моргнул и посмотрел на меня. Я кивнула, показывая, что да, ему стыдно, и даже очень. Зяма приподнял бровь, спрашивая, почему ему, собственно, стыдно. Я показала ему глазами на Трошкину, быстро нарисовала в воздухе сердечко и стукнула по нему кулаком – мол, разбиваешь Алке сердце.
– Такой удар! – с преувеличенным сожалением вздохнул тупица Зяма и замолчал, ожидая следующей подсказки.
Я покрутила пальцем у виска.
– Я идиот?
Я покивала.
– Мне стыдно, что я такой идиот, – с чувством посетовал Зяма.
Трошкина вздохнула. Этот смиренный вздох без слов говорил: «Ты идиот, но я тебя люблю». Зяма расплылся в улыбке, которая без слов говорила: «Я знаю».
– Я знаю, что я ничего не знаю, – пробормотала я.
– Ты это о следствии? – по-своему поняла меня Алка.
– О каком следствии? – Зяма перестал улыбаться. – Ты же сказала, что гибель Лизоньки считается случайной!
– Полиция не знает про картинки в мобильнике, – напомнила Трошкина. – А картинки эти очень похожи на прямую угрозу! Мол, смотри, как мы утопили мужика – так и тебя сейчас утопим!
– Вот зачем ты это сказала? – Зяма расстроился. – Разве ты не понимаешь, что ставишь меня перед трудным моральным выбором? Что я теперь должен делать? Довести до сведения полиции информацию об угрожающих снимках, рискуя попасть под подозрения, или скрыть этот факт, тем самым, может быть, сыграв на руку убийце?
– Ты порядочный человек, Казимир Кузнецов, – сказала Трошкина. – Я знаю, ты поступишь так, как подсказывает тебе твоя совесть.
– Позвольте представиться: Индия Кузнецова, ум, честь и совесть младшего поколения нашей семьи, – вмешалась я. – Алка, не дави на Зяму. Зяма, не дрейфь. Я знаю, что делать!
– Нет, – простонала Трошкина, прочитав мои мысли.
– Да, – сказала я и наконец сделала то, что мне давно хотелось сделать: спрятала золотой мобильник в свой карман. – Мы разберемся в этой истории сами, без привлечения полиции!
– Тогда потише говори! – Алка прислушалась, но не к моим словам, а к звукам, доносящимся с лестничной площадки.
Это были стук, царапанье и скулеж, с головой, хвостом и лапами выдающие Барклая – четвероногого друга майора Кулебякина.
– А вот и полиция! – вздохнула Трошкина и пошла открывать.
Больше тем вечером мы о преступлениях и наказаниях не говорили.
Уля Блиндухова не имела никаких знакомств в Госавтоинспекции, так что «пробить» машину идеального мужчины по номеру она не могла. Зато блогерша могла попросить помощь зала, вернее обитателей соцсетей, и сделала это безотлагательно.