Евгений Попов
Каленым железом

ВОЛГА ВПАДАЕТ В КАСПИЙСКОЕ МОРЕ
Обращение к читателям

Дело в том, что Россия и СССР – это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».

Читатели предыдущей книги моих рассказов (Попов Е. Песня первой любви. М.: АСТ, 2009) уже знакомы со скромной мыслью, которая заключается в том, что, конечно же, новая жизнь окончательно вошла в наши крутые берега. Все у нас теперь КАК БЫ по-иному, включая цены на бензин, размеры нашей страны, степень раскрепощенности и личных свобод ее граждан. Однако «связь времен» все же не распалась окончательно и бесповоротно, как у сумасшедшего принца Гамлета. Так называемые «простые люди» не усложнились от того, что завели себе компьютеры, корейские машины узбекской сборки, научились говорить по-английски, съездили в город Париж. Или, наоборот, обнищали до состояния бомжей и частичной потери жизненных ориентиров. Люди по-прежнему остаются людьми: праведники праведниками, дураки дураками, мерзавцы мерзавцами, честняги честнягами. Любовь / кровь по-прежнему самая актуальная рифма. Родильные дома, кладбища, больницы и тюрьмы функционируют бесперебойно. Солнце по-прежнему всходит и заходит. Волга все еще впадает в Каспийское море.

Тем не менее, отдельные фразы и этих моих сочинений тоже нуждаются в некоторых дополнениях, объяснениях, уточнениях, облегчающих и обогащающих процесс чтения. Конкретные детали прежнего нашего существования могут быть не поняты молодыми людьми, которым, к счастью, не довелось испытать на собственной шкуре, что это за чудо такое – советская власть. Определенные слова «сибирского русского», на котором зачастую изъясняются мои персонажи, не доступны читателям, живущим в европейской части России, а то и за ее пределами.

Поэтому я снова осмеливаюсь предложить вам свои легкие комментарии к рассказам о той лихой и горькой, занудной и веселой, прекрасной и отвратной жизни в нашем прежнем таинственном царстве-государстве, которое накрылось в 1991 году медным тазом. Кроме того, я впервые пускаю вас на свою писательскую кухню, приводя в своих заметках конкретные примеры того, как создается аппетитное (или наоборот) варево художественной прозы. Раскрываю псевдонимы, высветляю «темные места», называю реальных прототипов своих выдуманных героев, вспоминаю ушедших друзей, которым и посвящается эта книга.

Приятного вам чтения.

Ваш Евгений Попов

Москва, 2008 год

ЖДУ ЛЮБВИ НЕ ВЕРОЛОМНОЙ

ЭМАНАЦИЯ

Не стесняясь, еще и еще раз заявляю: прекрасна наша сибирская золотая осень, когда лист шуршит в шагу, и с великой реки Е., впадающей в Ледовитый океан, тянет влажной синевой, и лебеди, курлыкая, улетают в Египет, и солнце слабеет, отпускает к вечеру, и тополь чуть дрожит в полуденном мареве, и комок к горлу подкатывает, когда видишь: ползет через серый бетонный мост красненький трамвайчик на долгом фоне яркой, охряно-пятнистой, и синей, и зеленой, и фиолетовой осенней тайги.

А вот и девушка. Девушка вышла из красненького трамвайчика и медленно спускалась к великой реке Е., впадающей в Ледовитый океан, рассеянно припинывая носком замшевой туфельки случайный малый камешек. Ее зовут Аня. Ей двадцать шесть лет. Она учится в городском педучилище и живет с родителями.

И на фоне всего вышеописанного очаровательного пейзажа вышла Аня на крутой бережок и стала спускаться к тихой волне, ленивого плеска которой не нарушал даже громадный механизм земснаряда, причаленного в протоке и вытянувшего свои толстые трубы аж до самого правого берега с целью намыва галечной насыпи для расширяющегося комбайнового завода. Земснаряд молчал. Аня вышла на родной берег к тихой волне.

А там уж и расположился на камушках невидимый сверху ее будущий муж Вася. Одетый в небогатый черный свитер, простые штаны, длинноволосый, он щурился и наигрывал на гитаре.

– Милая, ты услышь меня…

Аня вздрогнула, увидев незнакомого парня, услышав эти слова, но виду не подала, что смутилась и слышит. И маршрут она не изменила, чтобы Вася чего-нибудь такого не подумал, что она про него что-нибудь такое подумает.

Она осторожно подошла к самой кромке великой реки Е., впадающей в Ледовитый океан, постояла, еле шевеля губами, а потом глубоко наклонилась, и Вася услышал тихое:

– Здравствуй, Вода…

И увидел Вася длинные аккуратные ножки в белых чулочках и край белых трусиков над задравшейся мини-юбкой. И ахнул Вася, и оценил он тут взглядом всю ее: худенькую девочку с вьющимися локонами, тихую, как видно.

Он почувствовал прилив необычайного воодушевления и снова защипал гитарные струны.

– Милая, ты услышь меня…

Девушка тогда заледенела спиной, выпрямилась и, слова не говоря, подвинулась в сторону, села на валун, распахнула какую-то интересную книжку.

– Мила-я…

Аня перевернула страницу.

– Девушка, а что это вы там такое интересное читаете? Нельзя мне тоже с вами почитать? – якобы лихо спросил Вася, который на самом-то деле вовсе не был такой уж особенный лихач.

Аня ничего не слышала.

– Девушка, вы что, глухая? – стал приближаться осмелевший будущий муж.

Так он и приближался, неловкий, смущающийся, пытаясь улыбаться, держа на отлете красивую гитару. Таким его и увидела Аня, с досадой повернувшая аккуратную головку.

– Милая… – улыбался Вася.

И тут девушка с треском захлопнула книгу и гневно вскочила. Она напряглась, напружинилась и…

И тут включился работать доселе молчавший земснаряд. Скрежет и вой, страшный скрежет и вой плыли с земснаряда, звеня и сталкиваясь летели по толстым его трубам невидимые камни.

Девушка махала руками, девушка что-то гневно кричала, но не слышал ее опешивший Вася Феськов. Страшно исказилось, побагровело ее лицо, рубила она воздух маленьким кулачком.

И внезапно оборвался жуткий звук, в наступившей тишине Аня и слова не могла вымолвить. Она задыхалась, она яростно смотрела, она вдруг прошипела:

– Дурак!

И отвесила Васе звонкую пощечину.

Вася побледнел, отступил, сцепил зубы.

А она вдруг заплакала. Она сначала всхлипнула, ойкнула, а потом и началось.

– А-ва-ва… – захлебывалась она. – А-ва-ва… – дергались птичье ее тельце, худенькая шейка.

– Девушка, что с тобой? Что с тобой? – затосковал добрый Вася.

А она вдруг ослабела, уткнулась в его свитер и, продолжая жалобно всхлипывать, бормотала:

– Какие все пошлые, какие все – пошлые, почему все такие пошлые?