Калейдоскоп
Шрифт:
Внучок г-на Рожи стукнул пальцем в циферблат своих достославных часов.
— Решай и в темпе.
— Она получит золотые шпоры.. — пришел к заключению Зять Президента, а едва Ротмистр удалился, покатил на Шнеллю…
Я внес свою лепту — досталось и Ротмистру. Потом полюбопытствовал, как дела с моим текстом? Буклет обещали к генеральной репетиции, а книжки как не было, так и нет.
— В самом деле, нет. Мотеля и золотых рыбок тоже нет, и что из этого? Гонорар инкассирован? Ну, так и не будьте ребенком. Если вас интересуют печеные на углях крабы,
У столов шумели всё активней, кричали «виват» и поднимали тост за тостом. Внучок г-на Рожи подмаргивал, чтобы я шел туда как можно быстрее.
— Отличное настроение у всех, отменные аппетиты. Некоторые берут столовое серебро на память.
— Пусть берут, — Зять Президента махнул рукой. — Это накладывает обязательства.
Из буфета я вернулся крепко рассерженный. От крабов остались панцири, а от жареных поросят убогие остатки каши. Какой-то тип скандинавского вида вызвался: «Я вам помогу», — и выдрал у меня из рук тарелочку со страсбургским паштетом и блюдо с остатками черной икорочки. Я перекусил внебрачным судаком и, полный отвращения к слабостям людским, вернулся к микрофонам.
— Все по местам! — объявил Внучок г-на Рожи. — Разносчик конфет ко мне!
Я узнал гладиатора, который так быстро управлялся с пикапом. Сейчас его шатало от горилки, от парня разило первачом на добрых три метра.
— Шнелля стартует с последним ударом часов. После старта войдешь к гостям и заграничным дамам раздашь конфеты.
— Не раздам, потому как конфеты уже разошлись.
— О, снова приятная неожиданность… Рыдай, бандитская харя! Ты вернешься, откуда появился, но перед этим отработаешь экспортные конфеты до последней коробки. Массажисты тобой займутся.
— Это не настоящая свобода! — заорал парень и заплакал. — Не хочу к массажистам!
— Захочешь, захочешь, придержат. Уверен, не один из наших гостей клюнет на пикантное приключение с «лесным человеком». Держись, лесовик!
Массажисты поднялись с травы, ухватили парня за шкирку и повели в кусты.
Зять Президента не отрывал глаз от часов.
— Начинай. Будь что будет.
Внучок г-на Рожи решительным движением нажал на красную кнопку. Я услышал, что хриплю от волнения, Зятьпрез вдруг побледнел. Прошла секунда, и отозвались неясыти, записанные так натурально, что их пронзительное «ухух-ху-хух» и «кувик» моментально перекрыло шум разговоров и крики. В полной тишине — такая тишина бывает в лесу перед самым началом бури — часы стали бить полночь.
— Раз, два, три… — считал я машинально.
После третьего удара Зять Президента вскрикнул: «Невероятно», — и упал в кресло, подставленное рыжей ассистенткой.
Я пришел в себя, когда лес уже бурлил виватами. Иностранцы аплодировали, скандировали:
— Прекрасная страна! Прекрасная ночь! Прекрасные люди!
Внучок г-на Рожи тут же выдал распоряжение немедленно откупорить шампанское.
Через диск идеально полной луны проскользнула в беззвучном полете старая женщина на невзрачной метле, мелькнула раз, другой, третий, снизилась прямо над кронами
— Вы помните наш разговор в Варшаве? — Внучок г-на Рожи принимал прежний вид, но руки у него тряслись и порядочно коньяку пропало, прежде чем он наполнил туристские стопки. — Я сказал тогда: если будут созданы соответствующие условия…
Налил снова:
— К тебе дама.
Зять Президента поднялся с кресла. Шнелля Лоз с каменным выражением лица, в дорожном вельветовом костюме. Под мышкой пунцовые ботфорты, в руках шпоры червонного золота.
— Ты нарочно мне это подстроил?
Бац — один башмак, бац — другой. Бац, бац, — шпоры. Зятьпрезу под ноги. Шнелля повернулась на каблуках и двинулась в сторону автомобильной стоянки.
Я резво спускался тропкой, на которую еще светила полная луна. Из мрака вынырнула тень и загородила дорогу. Конечно, Бытруд.
— Я провожу вас коротким путем. Купили и дурно обошлись? Такие они все, но…
Уморничанка изображала спящую, но чайник клокотал на плите, селедка и заливное оказались наготове, да и бутылка недалеко.
Я похвалил гостеприимство и сердечность, но от угощения отказался наотрез, потому что для ужина — слишком поздно, для ленча — слишком рано, время скорее для первого завтрака, но кто сейчас этим балуется? Я хотел подремать минутку и уехать первым автобусом.
Бытруд тоже, едва присел на табурет, давай выписывать носом.
Не улыбалось мне топать до автобуса. Правда, Бытруд выразил готовность отвезти на велосипеде, но как потом с этим велосипедом? Украдут. Конь сам в конюшню вернется, велосипед вряд ли. Предложение Бытруда было из пустой учтивости. Жалко отказать, неловко воспользоваться.
— Редактор, спи спокойно, я тебя вовремя разбужу. Разуйтесь, Бытруд, я на диван-кровать свежее постелила.
Поспали всего ничего, проснулся на том же боку.
— Одевайся скоренько. — Уморничанка подала мне харцерский костюмчик, вычищенный и отглаженный. — Пей молоко, пока горячее.
— Не люблю молоко.
— А в ухо?
Старушку, несмотря на раннее утро, не подводило чувство юмора.
Бытруд, словно бы смущенный разговором о молоке, повернулся бочком и скрытно глотнул полстакана, чтоб не завтракать на пустой желудок.
— Бытруд отвезет тебя на велосипеде. Не шали по дороге. Теперь скажи: «Чао, чао», да и поезжайте себе.
— Вам удобно, Редактор?
— Как собаке на жирафе.
— Я хотел раму обмотать детским одеяльцем, но времени не хватило. Сейчас будет асфальт, поедем гладко.
— Я беспокоюсь, Бытруд. На мой взгляд, Уморникова при прощании слишком разыгралась.
— Пожалуйста, думайте о приятном. Еще два километра, и остановка. За Уморникову я ручаюсь. Сердце золотое, а голова на чистых рубинах.
На лавочке под козырьком остановки храпел какой-то забулдыга.
— Покурить бы, — сказал я и соскочил с рамы. Запускаю руку в карман, в одном — носовой платок, в другом — мятные лепешки. Снова сую руку, и снова только леденцы.