Калейдоскоп
Шрифт:
— За новым выгоном…
— За выгоном… — Сальва был близок к полнейшему отчаянью. Побледнел, дышал с трудом. — Значит, не затащишь ее сюда и дюжиной тракторов! По пути лесопитомники, молодняк, заповедники и сотни других препятствий! Всю дорогу узко, чертовски узко!
Лесник грустно поддакивал, не обнадеживал.
— Узко и вдобавок крутые повороты. Я послал за людьми, поскольку коллектив — сила, хотя и не всегда разумная. Пока соберется народ, не мешало бы вам, пан Сальва, отдохнуть. Нынче не слишком тепло…
Поскольку немного белья
— Вот, полюбуйтесь, какая жизнь, да еще за свои же деньги, — молвил лесник, набивая трубку.
Я схватил его за форменную пуговицу.
— Послушайте, я ничего не знаю. Оставьте меня в покое!
Он попытался отделаться гримасами, жестами и минами, избегал смотреть мне в глаза.
— А если бы вас, дремучий вы человек, кто-нибудь схватил за горло и придушил до потери сознания? Ну, что бы тогда?
Лесник призадумался, помолчал с минуту. Потом сказал:
— Ну, тогда бы я такого наверняка стукнул либо угостил зарядом крупной дроби из моего любимого ружьеца.
— А если бы он, дремучий вы человек, придушил вас еще крепче?
— Еще не случалось, чтобы пришлось добивать. Сказано — сделано. В таких делах лучше верить мне на слово.
— Трудный у нас с вами диалог. Свой человек в лесу, знающий здесь все и всех, мог бы поведать многое не только о корчме. А вы не желаете говорить.
— А это окупится?
— А жизнь, пан лесник, положа руку на сердце, всегда ли окупается?
Он глянул испытующе, видимо, понял, что говорю дело, ибо проворчал: «Человек не грач», — и снова занялся своей трубкой.
— Что касается корчмы, — заговорил он, выдержав паузу, — то трудновато доискаться правды: все на словах, ни документов, ни следа в архивах. Лично мне известны с три дюжины летающих недвижимостей. Древние строения, особенно деревянные, любят, когда прохладно и светит луна, полетать для сугреву. Халупе тоже иногда требуется разминка. Маленько полетает, перед рассветом тихонечко вернется и делает вид, будто, как девица, проспала всю ночь на одном боку. А эта их корчма порхает в любое время дня и ночи, невзирая ни на луну, ни на погоду. Уж очень норовистая и к тому же ленивая. Сама ни за что не вернется. Мечтали о доме, а получили самолет без расписания полетов. Вот какая она, жизнь-то.
— Пан лесник, кажется, вы мне…
— Помилуйте, разве осмелюсь! Приглашаю всех на ужин.
Лесник оседлал мотоцикл, а мы за ним — на автомобиле. Сальва разговорился в машине. Он становился все несноснее.
— Дом обязан стоять на месте, а не скитаться по чужим выгонам. Не правда ли?
— Конечно, только следи за дорогой. Я чуть не пробил головой крышу.
— Домой люди добираются и в кромешной тьме, и на непослушных ногах, а за нашим домом надо гоняться по всей округе. Скажи, Аська, что мне делать?
— Ехать медленнее, лесник пылит.
— Целиком ее не дотащишь, придется разбирать на части. А как
— Обыкновенно. Вертолет ухватит халупу за шиворот и через пятнадцать минут доставит. Перед обедом пойдешь к соседу, потолкуете о плотине и бобрах, а потом о корчме.
— Вот тебе раз, что же я ему скажу?
— Постарайся не сказать того, что мы о нем говорили. Остальное утрясется. Осторожнее, лесничиха не простит тебе раздавленной индюшки.
Застолье на заимке, как и следовало ожидать, благо хозяева славились гостеприимством, затянулось до рассвета. Я пробовал завести речь о корчме, но ничего не получалось. Лесничиха моментально вскакивала из-за стола и убегала на кухню, а лесник тут же обрывал разговор.
— Хозяйка дома летучая, вот и дом летучий.
Это могло что-то значить, могло ничего не значить. Атмосфера была семейная и приятная, но все более зловещая. Сальва пил, Аська все заметнее замыкалась в себе. Меня растрогала лососина в маринаде, а колбаса по-польски, поданная к раннему завтраку, и вовсе восхитила. Лесничиха сияла и, кажется, в конце концов я ей понравился.
На Аську я даже не осмеливался взглянуть. Разговаривал с ней, уставившись в тарелку, на которой, к моему удивлению, вдруг появился копченый язык и ломтик соленого арбуза.
— Гром может грянуть и с ясного неба, — поднял я голову, чтобы поблагодарить хозяйку.
— Вы задумались. А зачем? — Лесник приглядывался ко мне весьма недоброжелательно. — Зачем?
Сальва все-таки продержался до завтрака, собрал манатки с проворством коммивояжера и поехал к соседу, чтобы потолковать о бобрах и договориться насчет вертолета.
Вернулся не в себе, рюмка-другая коньяка поставила его на ноги.
— Снова кто-то произвел салют холостыми патронами, — буркнул лесник.
— А вертолет когда будет? — спросила Аська.
— Через полчаса. Сосед давал мне людей… Я отказался, побоялся огласки.
— Созову своих, — лесник встал и направился к телефону.
Вертолет управился в два счета. Корчма приземлилась идеально, рабочие из лесничества рьяно (лесник не скупился на обещания, превышавшие финансовые возможности Сальвы) взялись за дело, налаживали оборванную проводку, сращивали трубы, вставляли стекла, шпаклевали, закрашивали заплатки.
Во время ремонтных работ Сальва переоделся в темное. Появился с папкой и записной книжкой.
— Заодно постараюсь достать тросы покрепче, чтобы надежнее закрепить ее на месте.
— Я поеду с тобой.
— Сбегаешь? — Аська подала Сальве термос и повторила: — Сбегаешь?
— Зря говоришь. У каждого имеются свой график поездок и свои планы, которые надлежит реализовать. Я напишу вам.
— Тогда поезжай и удачи тебе.
Корчма сгорела на следующую ночь. Огромное зарево было видно издалека, поэтому съехались пожарные команды со всей округи, ведь огонь в лесу — не шуточки. И каково было изумление пожарных, когда вместо пепелища они увидали холодный фундамент. Не нашли ни пепла, ни головешки.