Калифея
Шрифт:
Когда Приам листал ее фотографии, на него находил жар. В нем перемешались все чувства: от головокружительной симпатии до страха перед собственными чувствами. Все пути его размышлений сводились к неустойчивому положению страны, новым для нее вызовам… они касались далеких геополитических проблем, которые повергали его в сомнения. Приам ненавидел себя за эрудированность, ведь не читай он всех этих идиотских умных книг, ему бы не пришлось, обнимая Мелиту, думать о государственном долге и всех неприятностях, которые сулили провал даже его самым скромным
А Мелита нежно улыбалась, глядя в его полные беспокойства глаза и ровным, спокойным голосом его ободряла. «Все, что у меня есть, – говорила она, – это то, во что я верю. Все остальное не имеет значения». Она была мудра и красива, но главной ее добродетелью Приам видел чрезвычайную настойчивость в поисках счастья – вот так – с пустыми руками и без всяких условий.
«Вы назвали свое бездействие несчастьем.
Давайте, наконец, называть вещи своими именами…»
Приам улыбнулся матовой черно-белой фотографии молодого тренинг-менеджера и его цепкому лозунгу на клочке бумаги. Тем не менее, все, что Приам видел вокруг себя, а, в особенности, то, что слышал от Мелиты, требовало от него действий. В сухом остатке он и сам понимал, что загнал себя в угол собственными страхами перед пока еще мифическим монстром бедности и голода. Цены в магазинах если и поднялись, то незначительно, и людей больше запугали пропагандисты.
– Иногда ты хмурый, как старый дедушкин портрет, – сказала как-то Мелита, почесывая ногтями его руку. – Выйди за рамки и увидишь, что жизни не стоит бояться. Как бы трудно ни жилось, мы уж как-нибудь справимся.
– Я не боюсь и никогда не боялся за себя, – отвечал Приам. – Но это безответственно, когда ты заводишь семью и детей, еще не собрав для гнезда ни одной ветки. От нашего бездарного правительства ничего хорошего ждать не приходится, и никто не знает, что нас будет ждать через год-другой…
– Не знаю, с чего ты взял, что от решений правительства зависит наше счастье. У тебя есть я, у меня – ты. Не нужно втягивать сюда политику, и вообще не нужно о ней думать. Я ревную, – сказала она, ущипнув его за руку.
Приам обнял Мелиту и даже поддался ее настроению, пообещав на досуге обдумать все, что она сказала. Прошло несколько дней, и он готов был довериться судьбе, но случилась неприятность, которая снова вернула его на два шага назад. Накануне, когда он готовился сделать ей предложение, Анисия Левидис бросила Йоса и, отсудив большую часть нажитого им добра, переехала с дочерью на юг страны. Приам предпочитал не говорить об этом с Мелитой, но внутри него поселились сомнения, которых никогда прежде не было.
Он неумело скрывал от нее свои опасения, так же неумело, как пытался скрыть покупку кольца. Однажды она случайно увидела чек, и дата на нем указывала, что кольцо было куплено больше двух месяцев назад. Мелита не сомневалась, что кольцо было для нее, но все сопоставив, поняла, что он купил его всего за несколько дней до того, как развелся Йос. Приам горел от стыда, когда она обо всем догадалась:
– Ты не доверяешь мне, – не сдержав слез, произнесла она. – Увидел, как Анисия уехала от Йоса и решил, что я тоже тебя предам?
Приам стоял у двери. На секунду к нему подкралась мысль о том, как ему противны собственные колебания. Настало время решить: либо уйти, либо остаться навсегда и больше не допускать сомнений.
По скату крыши и целлофановой поверхности теплиц забарабанил дождь. Ветер наклонил и раскачивал ветхие кустарники с молодой ярко-фиолетовой бугенвиллией, оплетшей белую изгородь и стены дома.
– Что такое? – спросила Мелита. – Ну что?
Приам молчал целую минуту и не слышал ее голоса.
– Бросишь меня? – наконец, спросила она. – Хотя бы скажи причину.
Только теперь, вырвавшись из собственных раздумий, он ее услышал.
– Прости, что не был рядом, когда не стало твоего отца. Я еще ничего толком не понимал… не знал, что мы так сблизимся.
Услышав это, Мелита была одновременно раздражена и рада, но ей удалось скрыть все, кроме блестевших от слез глаз.
– Ты была права. Давай перестанем вести себя, как подростки, и поженимся.
Она вытерла слезы и с отчаяньем бросилась в его объятия. Когда Приам обнимал ее, страх и сомнения отступали так далеко, что чувство свободы разрывало легкие.
Воскресным вечером, сразу после долгой службы и исповеди, Приам приехал к Мелите и сделал ей предложение. От него еще пахло ладаном, когда он произносил слова о любви, верности и решимости сделать ее счастливой. Мелита незамедлительно согласилась, а через положенное время отец Филасеос, теперь уже зная их обоих, благословил брак таинством венчания.
Обычно свадьбы в Афинах устраивались с широким размахом в триста-четыреста человек, но в этот день были приглашены только самые близкие. Несмотря на это, праздник выдался ярким, и после стольких лет Илиадис впервые видел, как глаза матери и отца мерцают от радости.
Сразу после свадьбы Мелита переехала к Приаму. В захламленном бумагами и учебниками по политологии доме начались уборка и ремонт. Спустя всего пару недель дом преобразился, стал более светлым, в нем появился комфорт, а труд еще больше сплотил молодых супругов вокруг домашнего очага. Когда сложная часть работы закончилась, Мелита почувствовала себя поистине счастливой, за последние месяцы она заметно похорошела и улыбалась чаще обычного.
– Так жаль, что у Йоса не сложилось, – говорила она, наливая чай. – Он ведь хороший парень. Он не заслужил этого.