Калигула. Тень величия
Шрифт:
Приказав рабам укрыть носилки в узком викусе, он стал ждать. Маленький дворик перед домом просматривался отлично. Ожидание было вознаграждено довольно нескоро, на улицы Рима спустилась ночь, но никто на Субуре не попытался прогнать ее огнем. Зловещая тишина таила в себе опасность. Эмилий уже начал нервничать, как вдруг калитка отворилась, и Лепид увидел мощную фигуру, закутанную в плащ. Раб, вынырнув из-за поворота, поспешно подвел коня, вынырнув из-за поворота, и зажег факел для своего господина. Свет выхватил из тьмы черты лица всадника, в котором Эмилий с ужасом узнал Макрона.
Но тут, к его удивлению, еще один человек вышел следом из калитки и пошел вдоль ограды в сторону, противоположную той, куда уехал бывший префект. Он немного
Лепид, озадаченный всем произошедшим, дал рабам приказ возвращаться во дворец. Завтра ему будет о чем поговорить с гетерой.
Наступил последний день Весталий. Никаких торжеств, обычных для Рима и пригорода. Агриппина и Ливилла сидели на скамье в саду и молчали. Скука разъедала их жизнь, они уже раз сто поругались меж собой, девяносто девять помирились, и теперь каждая ждала, кто заговорит первой.
Ливилла обрывала лепестки розы, небрежно бросая их себе под ноги, и время от времени томно вздыхала. Агриппина, зло сузив зеленые глаза, наблюдала за мельканием ее пальцев. Наконец, терпение ее лопнуло, и она ударила сестру по руке, выбив цветок.
— Хватит уже! Ты меня раздражаешь!
Ливилла молча потянулась за новым цветком. Агриппина вновь вырвала у нее бутон и закинула подальше.
— Это тебе хватит! — закричала Ливилла. — Я не виновата, что он не отвечает на твои письма! Мне надоело, что ты срываешь зло на мне из-за своей любовной неудачи! Влюбись в другого, сестра!
На глазах Агриппины выступили слезы. Она резко вытерла их рукавом столы.
— Это здесь совсем ни при чем! — кривя губы, сказала она. — Мне просто надоело здесь торчать и ждать, когда закончится этот дурацкий траур! Наш брат куда-то пропал, и теперь нет конца царству тоски! Ни за что не поверю, что он так переживает из-за смерти Друзиллы! Скорее его удручает то, что теперь не с кем обманываться на спальном ложе! Он совсем сошел с ума, когда допустил, что Друзилла ублажала его, а он при этом называл ее Юнией! Где он сейчас? Пьянствует? Плачет от горя? Странствует в одиночку по дорогам империи, покрыв голову плащом? Или молится в храме вместе со жрецами? Нам остается только гадать, куда завела его больная голова!
— А вот тебя твой злобный язык точно не доведет до добра! — нахмурилась Ливилла. — Если тебе не жаль нашу сестру, что, хотя бы, скрой это ото всех! Я уверена, что Гай Саллюстий Крисп даже приблизиться к тебе боится, чтобы не быть отравленным твоим ядовитым жалом! Ты плюешься ядом, точно египетская кобра! Я одна еще настолько терпелива, что нахожусь рядом с тобой, но и моей выдержке скоро настанет конец!
Агриппина расплакалась, уязвленная словами сестры. Ей и в голову никогда не приходило то, о чем только что сказала Ливилла.
Агриппина уже целый месяц страдала оттого, что ее избранник ею пренебрегает. Она давно обратила внимание на красивого Пассиена Криспа, богатого, энергичного, остроумного и красивого, как Аполлон. Еще до ее развода с Домицием она пыталась завоевать его расположение, когда бывала на семейных обедах в их доме. Ей казалось, что он не отвечает ей взаимностью, потому что опасается разбойника Агенобарба, она уже сталкивалась с подобной боязнью своих поклонников. Ее красотой восхищались, слагали стихи в ее честь, но не более. На долгую любовную связь не решился ни один. К тому же Пассиен был женат на родной сестре Домиция, и все могло открыться. Но и после развода и скорой смерти бывшего мужа все осталось по-прежнему. Домиция Лепида Старшая неизменно хвасталась знакомым матронам, как нежно и трепетно относится к ней муж, хотя Агриппина считала, что та значительно уступает ей в красоте, к тому же обладала столь внушительным бюстом, что над ней частенько подшучивали, мол, когда же она, наконец, приобретет раба, чтобы тот помогал ей носить такое солидное достоинство.
От этих мыслей Агриппина расплакалась еще горше, и добрая Ливилла сразу обняла ее и принялась утешать.
— Я же сестра самого императора! Любой должен пасть к моим ногам! Мне давно нужен муж! Ну что стоит Криспу дать развод толстой Лепиде? — рыдала Агриппина, а Ливилла утирала ей слезы. — Я попрошу Калигулу заставить их развестись и женить его на мне. Я не собираюсь сдаваться!
— Хороший же тебе достанется муж, — увещевала Ливилла, — добрый, любящий и верный. Особенно, когда жену ему навяжут насильно, разлучив с прежней.
— Но ведь у Друзиллы с Ганимедом получилось! Гай поженил их против воли, а Лепид стал хорошим мужем, и сестра умерла, улыбаясь. Он подарил ей любовь, заботу и тепло. Почему у меня не может быть так?
Ливилла вздыхала, гладила сестру по рыжим волосам и продолжала утирать ей слезы. Что можно было возразить на ее упрямство? Если Агриппина поставила себе цель, то будет идти к ней напролом, сметая все на своем пути. Может, стоит поговорить с Виницием и нанести визит к Пассиену Криспу. И там уже Ливилла с глазу на глаз попробует добиться от него ответа, испытывает ли он какие-нибудь чувства к ее сестре. Единственная проблема — придется ждать возвращения Калигулы и окончания траура, потому что все встречи, обеды и прогулки в общественных местах были запрещены. А Ливилла не хотела рисковать навлечь на себя немилость родного брата, надо было любой ценой уговорить Агриппину успокоиться и запастись терпением.
Клавдий выходил из дома гетеры Пираллиды на негнущихся ногах. Туда привела его в назначенный час записка от старого друга. Клавдий всегда избегал лупанаров, ему не нравилось, когда острые на язык проститутки подшучивали над его внешностью и хромотой. Да и большого влечения к женщинам он никогда не ощущал, к тому же за плечами было целых два брака. Первую свою жену он до смерти боялся и ненавидел, она была выше его на целую голову и гораздо шире в плечах, а во втором браке, так же заключенным влиятельной родней за его спиной, супруга ему досталась красивая, но с пронзительным голосом, непомерными требованиями и целым сонмом мелких придирок. Она была родственницей Сеяна, и развелся он с ней скорее из страха быть причастным к заговору, ведь Рим тогда наводнили доносчики, и по их наветам лишались голов многие. Свою дочку Клавдию Антонию, милую, симпатичную девочку, он очень любил, но суровая Антония вырастила ее в презрении к отцу, и они практически не общались. Да и кто, вообще, мог уважать и любить его, если даже собственная мать всегда говорила о нем, что он — человек, которого природа начала создавать, но бросила на четверти пути. Лишь очень узкий круг школьных друзей, в числе которых были любимый брат Германик и Ирод Агриппа, живший в их доме с детства, знал цену Тиберию Клавдию, как историку и мудрому политику.
За долгие годы дружбы с Агриппой Клавдий не раз сокрушался, что хитрому иудею известно, каков он на самом деле, ведь Ирод всегда умудрялся втягивать его в свои интриги. Но после встречи в доме Пираллиды Клавдий в первый раз пожалел, что не создан природой таким, каким всегда считала его родная мать. Его первым стремлением было бежать прочь из Рима в спокойную Капую. Но разве уйдешь от судьбы?
Тем же мучительным раздумьям предавалась и Пираллида. Оказавшейся втянутой помимо воли в очередной водоворот интриги, ей уже временами казалось, что рабская участь в доме Домиция была слаще, а иногда даже жалела, что тогда на ее пути встретилась Великая весталка, избавившая от смерти. После возвращения того, кого не чаяла увидеть, в душе ее вновь поселились ужас и боль. Любовь безвозвратно ушла из сердца, едва она осознала, что ее лишь используют то для любовных утех, то как источник наживы, то в качестве прибежища для того, кто хочет остаться незамеченным в Риме. Агриппу она возненавидела с такой силой, с какой прежде любила.