Калигула. Тень величия
Шрифт:
— Я не знаю, — устало вздохнула Друзилла, — могло ли быть так, как ты говоришь. Мы слеплены из другого теста, для нас невозможно быть последними в Риме. Мы созданы покорять высоты, недостижимые для простых смертных, и неважно, что иногда ставкой служит собственная жизнь. Ты ведь сам такой: или все, или ничего.
Макрон кивнул, признавая правоту девушки. Даже если б тогда и возникла у них мысль об отъезде, они б отмели ее решительно и беспрекословно, как нелепую попытку обмануть самих себя.
— А ты сможешь простить мне убийство Фабия? — спросил он, с мольбой глядя в ее темные глаза. — Эта смерть не дает
— Забудь. Фабия убил не ты, а та, ради которой он предал мои чувства. Из-за Клавдиллы моя жизнь дала трещину. Едва ее нога ступила на землю с корабля, что привез ее из Александрии, как участь моя была предрешена богами. Колесо Фортуны повернулось в другую сторону. Вначале я узнала о предательстве брата, потом Фабия Персика, клявшегося в вечной любви, даже мой недалекий муж поддался змеиным чарам Клавдиллы. Она украла у меня любовь, ведь даже ты в моих объятиях старался позабыть о ней. Не удалось, — печально молвила она.
— Прости, я столько ошибался в жизни, что теперь из всех чувств во мне осталось одно — сожаление, — ответил ей Макрон. — Этим разговором я так надеюсь перекинуть мостик через пропасть, которая разверзлась меж нами после тех жестоких обвинений.
Друзилла вздохнула, слезы текли по ее бледным щекам.
— Спасибо тебе за эту встречу. Слишком многое нам всем пришлось переосмыслить в последние дни. Может быть, все дело в том, что когда-то я сделала неверный выбор. А может… Лишь боги ведают ответ, могла ли сложиться моя жизнь по-другому. Я скоро умру, мне с каждым днем становится хуже, — Друзилла твердо посмотрела ему в глаза. — Но боги послали мне утешение у смертной черты. Мерзкая шутка моего брата обратилась мне во благо. Лепид — хороший, заботливый муж. Я понимаю, что прежде всего им двигают жалость и сострадание, но я благодарна богам за эту последнюю любовь в моей жизни. А теперь еще принесу им жертвы за то, что они привели тебя ко мне с этим разговором. Я рада, что ушла тяжесть с моего сердца, и мы смогли друг друга простить, понять. И ты, и я скоро заплатим за свой заговор, за смерть Клавдиллы. Я — раньше, ты — позже.
— Но почему ты сказала о яде? — спросил Макрон. — Твоя болезнь не столь редка, ей подвержены особенно те, кто работает в Лаутумии.
— Но я ведь никогда не приближалась к проклятой каменоломне, а легкие мои полыхают огнем. Я видела во сне лицо той, что поднесла мне в чаше отраву и предложила выпить в честь женской дружбы. Ее лик прекрасен, как и тогда, но темен нынче, и окружают ее девять черных псов с горящими глазами, а с клыков их течет желтая слюна. Она со своей страшной свитой уже поджидает меня у ворот Аида, чтобы поволочь на вечные муки.
Макрон содрогнулся, вспомнив бюст Юнии из темного мрамора в спальне Калигулы.
— Неужели? — выдохнул он, не замечая, как хрустят нежные пальцы девушки в его ладонях.
Друзилла поспешно высвободила руки и грустно улыбнулась.
— Мой медведь… — она придвинулась к нему ближе и лихорадочно зашептала, обдавая горячим дыханием его щеку: — Она ведь каждую ночь приходит к моему изголовью и смеется: «Я отравила тебя! Я отравила тебя!». Это невыносимо, но пытка эта ничто по сравнению с тем, что ждет меня на другом берегу Стикса.
Друзилла горестно зарыдала.
— Не бойся! Я буду молить богов, чтобы они избавили тебя от этого, — неуверенно произнес Макрон.
— Все предрешено, — уже спокойно возразила ему Друзилла. — Но Калигула должен умереть. После ее смерти он совсем обезумел. Свою дочь он счел виновной в гибели матери и повелел выбросить ее на улицу. Новый римский бог! Он утопит Рим в крови, уничтожит всех, кто ему близок. Неужели этого никто не понимает, кроме меня?
— Все понимают, но еще больше боятся.
— И ты боишься?
— И я, — тихо ответил он.
— А ты не бойся! Он смертен, его по-прежнему можно заколоть кинжалом, извести отравой. Ничто не изменилось! Ничто! Убей его, Макрон! Безумец не должен жить! Калигула и сам будет рад соединиться с той единственной, кого любил в этом мире. Ты принесешь облегчение всем!
Макрон испуганно отодвинулся от девушки, ему показалось, что она бредит, однако взгляд ее был вполне осмыслен.
— Один заговор уже провалился, — он беспомощно развел руками.
— Значит, создай новый. Я все рассказала своему мужу. Он может помочь.
— Ганимед? — Макрон презрительно скривил губы.
— Он изменился. Мы все изменились. Только ты стал трусливым зайцем, а не грозным медведем. Куда подевался твой боевой пыл?
— Быть может, я просто устал?
Друзилла жестко рассмеялась.
— Отдохнул? Принимайся за дело! Спаси Рим!
Кашель прервал ее на полуслове. Макрон с ужасом увидел, как хлынула у нее изо рта кровь.
— Лекаря! — крикнул он. И с облегчением увидел, как щуплый человечек бежит к ним по дорожке. Это был лекарь, который сразу же принялся вливать девушке в рот целебный настой, но она нетерпеливо оттолкнула чашу и вцепилась в руку Макрона.
— Поклянись, Гней Невий Серторий Макрон, — твердо сказала она, брызгая кровью. — Поклянись мне!
— Клянусь! — Макрон торжественно вскинул руку, и кулак его гулко стукнул по кирасе в то место, где билось сердце. — Клянусь! — уже тише повторил он, бросил последний взгляд на угасающую красавицу и пошел прочь, чеканя шаг по старой солдатской привычке.
О ее смерти Макрон узнал в разгар праздника, который устроил в своем доме в честь Ирода Агриппы.
Эмилий нашел девушку на скамье в саду, Лепиду вначале показалось, что она мирно спит, пригревшись в лучах заходящего солнца, но Друзилла уже была холодна. Она улыбалась. А рядом, свернувшись клубочком, охраняла ее покой дымчатая кошка.
Калигула, узнав о смерти Друзиллы, потемнел лицом и, не прощаясь, вышел. За ним кинулись отец и сын Вителлии и приехавший Агриппа. Следом к выходу потянулись и другие гости. Агриппина и Ливилла рыдали в голос.
А Макрон был спокоен. Друзилла ушла с миром, теперь ей не страшна встреча с темной богиней, она знает, что клятва будет исполнена.
XII
Тенистый солярий на крыше дома, расположенного на склоне Целия, среди таких же богатых домов римской знати, укрывал от посторонних взглядов тайных влюбленных. Они занимались любовью несколько часов, пока невыносимая жара не заставила их разомкнуть объятия. Обнаженная Мессалина была чудо, как хороша, Феликс мог бесконечно гладить ее нежную кожу, ласкать грудь, но девушка решительно оттолкнула его руку.