Камень ацтеков
Шрифт:
Баррета снова замутило — он не понял, было ли тому причиной отравление водой, приближающийся приступ малярии или зрелище едва не плачущего Кэллоу. Тот отлично понял все сказанное на чужом языке.
— Пусть дьявол всех вас в ад утащит! Это же нечестно.
— Ты, собака, не имеешь никаких представлений о чести.
Баррету захотелось уйти подальше или по крайности отвернуться, но его шея словно окаменела. Он видел, как метис-палач вытер с губ остатки фруктового сока и, убрав кривой нож в поясные ножны, снова полез на дерево. Щеки Кэллоу посерели и походили на два куска мягкого теста.
— Зачем было
Испанцы (те, что поняли) неистово захохотали.
— Вы только посмотрите на это отребье… Хорошо, что ад прочно держит мертвецов.
Пиратов с «Красавца альбатроса» тащили на виселицу как попало — без всякого порядка и без всяких корабельных чинов. По воле случая Кэллоу оказался последним. Под ступни коротких ног подсунули пустой бочонок, позаимствованный из его же запасов. Баррет заметил, что высоты подножия немного не хватало. Капитан бессильно подергал скрученными за спиной руками и попытался встать поудобнее — для этого ему пришлось подняться на цыпочки.
— Эй, лживая собака Питер! Ты, должно быть, думаешь, что легко отделался? — заорал он. — Врешь! Будь ты проклят, подлец, отступник и предатель. Лови как следует мое предсмертное проклятие… Или не лови — оно и так навсегда останется при тебе.
(«Молчи, не отвечай», — эхом отозвался Ланда.)
Кэллоу, не получив от Баррета ответа, заставил себя расхохотаться — дерзость в нем еще боролась с последним, безысходным ужасом смертника.
— Ты не выпутаешься, не надейся. Придет день, и ты тоже, как блоха, хрустнешь на ногте судьбы…
(«Не пытайся ему возразить, иначе ты пропал окончательно».)
— Почему так громко и пронзительно вопит этот негодяй? — равнодушно поинтересовался испанский офицер.
— Он зол на тех, кто остается жить, а сам умирать не хочет, — здраво отозвался де Ланда.
— Да, конечно, отчасти понять его можно.
Метис коротким ударом выбил бочонок. Грузная фигура Кэллоу мгновенно повисла на веревке. Пират захрипел. Несколько долгих секунд Баррету казалось, что натянутая пенька не выдержит и порвется, но тело уже перестало биться.
— Он непозволительно легко отделался, сломал себе шею, — брезгливо бросил офицер. — Разве это достойное наказание за все мерзости на «Святой Маргарите»?
Баррет отвернулся и попробовал сплюнуть горечь, которая осела на деснах и на языке. У него так ничего и не получилось.
Ланда заметил растерянность англичанина и тихо смеялся:
— Славная работа! Они будут болтаться здесь, пока не превратятся в скелеты. Вернемся на судно, Питер, не стоит злить капитана — ты до сих пор под подозрением. Вообще-то я только что снова спас тебе жизнь, только, пожалуйста, помни о моей услуге как следует…
На этом и кончился еще один день их путешествия на Веракрус.
Глава 7. Побег
Сырой весенний ветер дул с моря на город. Он шутя сгибал тридцатиярдовые пальмы на берегу залива Кампече. Перистые листья густых крон жалко мотались из стороны в сторону. Шел ливень, и ручьи, размывая почву, гнали в залив обильную бурую пену.
Баррет разжал кулаки, выпустил толстые
— Ланда, мерзавец, это его рук дело.
Баррет отошел в угол и опустился на циновку. Он лег ничком и попытался уснуть, день постепенно клонился к вечеру, дождь припустил еще сильнее. Через некоторое время руки англичанина осторожно коснулось что-то влажное и липкое — это оказалась мелкая лягушка местной породы.
— Что за черт! Мне не хотелось бы терпеть такое до конца дождливого сезона.
— Не волнуйся, ingles, гораздо раньше тебя повесят, — раздалось по ту сторону решетчатой двери.
Баррет не стал спорить с испанским солдатом. Он устроился так, чтобы не прикасаться к осклизлой стене, и принялся перебирать в памяти безнадежные события последних недель.
…Галеон, который принял на борт пассажиров «Святой Маргариты», в первый же день спешно ушел на север. Тела казненных остались на берегу. Плавание выдалось спокойным, и чужие паруса больше не появлялись на горизонте. На Баррета никто не обращал внимания. Отец Авокадро почти не выходил из кормового салона, в котором устроился со всеми удобствами. Иногда оттуда доносилось пение на латыни. Ланда и его «кузен» вдвоем заняли крошечную каюту. Там англичанин подолгу рассматривал чудом уцелевшую кружку.
Она оставалась неопределенно серой.
— Что бы это значило?
Ланда угрюмо молчал. Кажется, что-то надломилось в испанце.
— Мне не надо было спасать тебя, Питер, — сказал он как-то с пронзительной щемящей откровенностью. — Ты всегда приносишь несчастье.
— Ерунда.
— О нет! Увидев тебя впервые, я мимолетно ощутил могильную землю на своих веках, а под затылком — гробовые доски.
— Брось, Эрнандо, в тот день ты просто переел ядовитых листьев.
— Я?! — Ланда сорвался на крик. — Молчи, лжец! Да, конечно, я иногда жую листья, но видение возникло не после них, а как раз перед этим. О, это была рука судьбы, к тому же судьбы прескверной. Я не сомневаюсь, что любой, кто имел несчастье помочь тебе, почти гарантированный покойник. Взять хотя бы сеньориту Марию, которая там, на берегу, ради тебя обманула офицера. Вчера ее тело зашили в парусину и бросили в воду.
— У нее была лихорадка. Еще там, в лагере Кэллоу, я заметил на лице девушки первые следы…
— Ты ее лихорадка, Питер.
Баррет вылез из гамака и сел на лавку, пытаясь справиться с накатившей злостью.
— Хорошо. Если дело обстоит так, то мы квиты. Ты спас мою шкуру, я собираюсь спасти твою. Как только галеон бросит якорь, наши пути расходятся. Раз я тебе не нужен и даже опасен, то клятва утратила силу.
Эрнандо заворочался в своем гамаке.
— Возможно… Возможно, я приму такое решение. Только у тебя впереди встреча с веракрусским судом. Не очень-то обольщайся, Питер, тебе ведь не поверили. Этот хитрец капитан не доверяет до конца никому — ни мне, ни тебе…