Шрифт:
Пролог
Каррона вошла в темную комнату, в центре которой на черном камне лежала жертва. В руке сверкнул тонкий кинжал. Наконец она покончит с девчонкой. Много лет Каррона мечтала об этом мгновении. Месть будет завершена. Долгих пятнадцать лет колдунья кормила черный камень кровью, болью и страхом жертвы, запертой в этом каменном мешке. На теле девчонки не осталось ни кусочка целой кожи. Только шрамы и коросты. Каррона сохранила только ее девственность, потому что та нужна для ритуала, который вернет ей потерянное могущество, власть и окончательно растопчет тех, кто посмел ее этого лишить.
Она замерла в предвкушении. Как только тонкий луч ночного светила отразится в трех зеркалах, кинжал напоит камень кровью жертвы, и тот навсегда заберет душу девчонки себе, не допустив ее перерождения в том мире.
Каррона крепче сжала клинок, занося над девушкой. От напряжения не заметила, как легонько поранилась, и как маленькая капелька крови стекла по кинжалу и замерла на его острие. За мгновение до появления луча света капелька оторвалась и упала на поверхность камня.
В тот же миг произошло невероятное. Девушка исчезла, а камень лопнул и развалился на несколько серых кусков. В ужасе Каррона рухнула рядом, не веря происходящему. Схватилась руками за обломки и рассыпалась пеплом.
Глава 1
В моем сегодняшнем пробуждении было все необычно. Не было гнетущей вязкой тишины, которая окружала меня с уходом моей мучительницы. Не было дикой боли, которую она приносила с собой, изощряясь в пытках. Под спиной не было холодного камня. Я лежала на чем-то мягком, теплом. И воздух… Опьяняюще чистый, легкий, бодрящий. Не могла им надышаться. Впервые за много лет мне захотелось жить. Так остро, что не могла заставить себя открыть глаза, испугавшись, что это только сон. Такие сны приходили ко мне раньше. Из моей прошлой короткой счастливой жизни, память о которой с таким упорством убивала моя мучительница. Накатившая слабость взяла свое. Я уснула.
— Детонька, да кто ж тебя так. На тебе ж места живого нет. Хорошо хоть избушка моя здесь недалече. Потерпи уж малость. Как доберемся, схороню тебя от дурных глаз, да за помощью схожу.
Это сон? Такой добрый голос был только у моей нянюшки. Но ведь это не может быть она? Откуда она здесь? Значит снова только сон. Как хорошо, что он не заканчивается.
— Хартина, посмотри ее. Только ты помочь можешь. Дышит вроде как пока. Нет сильнее тебя травницы в округе. — Добрый голос умолял, просил, беспокоился …за меня?
— Ну, жизни в ней больше, чем со стороны кажется. Где ты говоришь, нашла ее? — чуть хриплый женский голос вступил в разговор.
— На полянке, за домом, там, где черный камень лежал. Камня вот не стало, а на мху ее и нашла. Думала, не живая уже. А она и пошевельнулась тут. Подняла ее, а она что пушинка, в чем душа держится…
— Не до причитаний сейчас. Давай-ка, вода у тебя согретая где, промыть раны надобно, потом увидим что и как.
Спасительное беспамятство снова укрыло меня от реальности и боли.
Я пропустила, как меня отмыли от грязи и струпьев, промыли волосы от спекшейся крови, перенесли в дом, положили на постель, обработали свежие раны, наложили повязки. Как подходила к постели моя спасительница, ласково гладила мои волосы на подушке и тихо плакала, вымаливая у Богов мою жизнь.
Пробудилась от тихих голосов в соседней комнате. Впервые за последнее время осознала, что все происходящее не сон. Приоткрыла глаза. В комнате было светло. Это я поняла. Я вижу свет!!! Много лет назад я лишилась возможности говорить, сорвав голос, крича от боли и ужаса. Потом моя мучительница придумала новые пытки. От них и тьмы, которая окружала меня, я перестала видеть. И почти перестала двигаться, потому что только так могла ненадолго забыться сном. Каждое движение вызывало адскую боль, и я молила о смерти. Меня оставляли в покое ненадолго, раны подживали. И все начиналось сызнова. От воспоминаний душу снова захватила паника. Шагов не слышу, голоса… О чем они там? Загнала панику в угол, прислушалась.
— Как ты и велела, Хартина, сходила я на той неделе на полянку, где девочка была. Ничего не нашла о чем ты говорила. Только вот чудно как-то. Там ведь лет пять уже как трясина болотная была, и все ближе к дому подбиралась. Так ведь не стало ее, ушло болото. А на месте, где камень черный лежал, только лужица осталась. И вода в ней чистая, не гнилая. Умыла вчера этой водицей девоньку мою, а то горит вся. А к утру жар-то спал.
— Спал, говоришь? А ведь и я, к дому подходила, что-то почуяла. Вроде как усталость проходить начала. Будто Земля-матушка силы добавила.
— Может, услышали Высшие наши молитвы, не дадут погибнуть раньше времени.
— Мирра, жар спал, а еще есть что новое?
— Да все по-прежнему, издали поглядишь, вроде и неживая лежит, как цветочек сорванный.
— Цветочек, говоришь? А ведь цветочек в воду опусти, он и лепесточки расправит…
— Да где ж, ее, воды-то взять? Дождя-то и того сколько уже нет, опять посевы на корню сохнут.
— Ты говорила лужица на месте камня того. Неспроста она там… Давай-ка мы найденку твою отнесем на ту поляну, хуже не сделаем. Попрошу я Землю-матушку, может, услышит меня, откликнется. Это последняя наша надежда.
Раздались шаги рядом. Снова боль и темнота.
Глава 2
Дар Земли.
Две немолодые уже женщины медленно шли по лесной тропинке. Впереди тяжело шла высокая, статная черноволосая. На руках у нее изломанной куклой лежала, закутанная в полотно девочка. Чуть поодаль с тяжелой корзиной, уже седеющая шатенка.
Они подошли к поляне, прислушались. Тихо, только небольшая птичка спокойно прыгает с ветки на ветку. Хорошо, эта чужаку подойти не даст, такой шум поднимет. Посреди поляны сухое дерево. Это рядом с ним лежал черный камень. Теперь там та лужица с чистой водой, к которой и шагнули спутницы.
Хартина осторожно, чтобы не причинять новой боли, положила ношу на мягкий мох, что теперь, когда стало уходить болото, затягивал полянку. Перехватила у Мирры корзину. Достала из нее кувшин, зачерпнула воду чистую как слеза. Утолив жажду, протянула остаток подруге. Да так и застыла, не смея ни пошевелиться, ни слова сказать.
Мирра повернулась, узнать, в чем дело и тоже замерла, не успев сделать глоток.
Мох рядом с лежащей девушкой ожил, оплетая ее тело, словно укутывал меховым покрывалом. Несколько мгновений и скрыл девушку сплошным ковром, словно и не было ее на том месте, куда минуту назад ее положили. Обе женщины рухнули, как подкошенные.