Камень Кукулькана

Робсон Кеннет

В молодости он был ростом более шести футов, но со временем годы легли тяжким грузом ему на плечи.

Когда-то и шевелюра его была словно копна черной соломы, теперь и она побелела. Но брови его были словно две черные волны, путешествующие по лбу в зависимости от настроения.

Сейчас брови президента поднялись почти к самой линии волос, выражая глубокое удивление тем, что кто-то может быть таким непонятливым.

– Меня неправильно информировали?
– спросил он, говоря на английском лучше многих янки.
– То, что я прочел, то,

что я слышал, все это, как вы называете это, липа? А может быть, вы мне просто, как говорят, лапшу на уши вешаете?

– Я не обманываю вас, - сказал Док.
– Я говорю - нет.

– Ба!
– Гатун Макнамара смог сказать "Ба!" так, что его услышал бы любой.

Они находились в президентском особняке, в комнате для приемов. Это, без сомнения, была наиболее шикарная комната во дворце. Она была более помпезна, чем Зеркальный зал Версальского дворца, если даже некоторые из зеркал имели вместо позолоченной, как в Версале рамы, раму, сделанную из чистейшего золота.

Стол Гатуна Макнамары, сделанный из куска красного дерева, занимал дальний конец комнаты, дальний от двери, через которую входили посетители. Как и Муссолини, старый Гатун Макнамара умел держать других на расстоянии, и посетитель должен был проделать длинный путь, прежде чем подойти к его столу.

– Ба!
– сказал Гатун Макнамара опять.
– Мне говорили, что вы тот человек, который помогает задерживать и наказывать злоумышленников, отправляясь за ними куда бы ни было.

– Да, что-то вроде этого, - ответил Док.

– Ну...

– Но я не нанимаюсь вести войны, - прервал его Док.
– Вы хотели бы воспользоваться моими знаниями и навыками, которые я мог бы использовать против вашего врага, Испаньолы.

Гатун Макнамара закивал, услышав слова, выражавшие его мысль.

– Я думал, что у вас есть какие-нибудь бациллы, - объяснил президент, - чтобы устроить эпидемию среди этих проклятых испаньолцев. Мы, конечно, их вылечим потом, когда они сдадутся нам.

– Нет.

– Это что? Против ваших принципов?

– Именно так.

Гатун Макнамара со всей силы грохнул по столу кулаком, угрожающе посмотрел на Дока и прогрохотал:

– Мы можем подыскать методы, которые сделали бы вас более сговорчивым.

– Для этого вы меня и арестовали? Вы зря тратите время.

Старый Гатун Макнамара повернулся к секретарю и закричал:

– Этот бронзовый столб имеет пятерых ассистентов! Отправляйтесь в Нью-Йорк и захватите их! Используем их как заложников, чтобы сделать более сговорчивым этого кретина!

Док сухо заметил:

– Кое-кто об этом уже позаботился раньше.

– М-м?

– Четверо моих помощников уже захвачены и находятся где-то под арестом.

– Где?

– В этом и есть вопрос.

Гатун Макнамара потерял последние остатки терпения и заорал:

– Заприте его опять, и пусть хорошенько все обдумает!

Ван Йелку тоже пришлось иметь аудиенцию у кристобальского громилы, и после трех безуспешных

попыток заговорить ему просто пришлось с достоинством молчать. Достоинство - это наиболее сильная черта ван Йелка, и ему удалось вернуть себе его в достаточной мере.

Камера, в которой они были заперты, была современна, сделана из бетона, с электрическим освещением, со стальной дверью и полностью обшитым железом замком. И все это имело дистанционное управление.

Дверь за ними захлопнулась, замок проскрипел, и они оказались в одиночестве. Не было слышно ни звука.

– Вы идиот из идиотов!
– сказал ван Йелк.
– Мы здесь сгнием заживо.

Док посмотрел по сторонам и произнес:

– Этот погребок более комфортабельный, чем тот, в Испаньоле.

– Вы могли бы пообещать ему помощь, а затем сбежать при первой возможности.

– Человек не может разбрасываться обещаниями.

– О, черт! Не будьте же ребенком!

Ван Йелк прошел по камере, повалился на койку.

Через некоторое время он прорычал:

– Я жалею, что обратился к вам за помощью! Прекрасную же услугу вы мне оказали!

Он повернулся лицом к стене.

Док Сэвидж, казалось, не обратил внимания на замечания своего товарища по камере. Он исследовал дверь и решетку и пришел к заключению, что они достаточно прочны. Вряд ли напильником возьмешь тот тип стали, из которого была сделана решетка, да и автоген едва ли помог бы.

Через десять минут замок двери заскрипел, и дверь открылась. Санда вошла в комнату и кивком подозвала их.

– Я не вижу никакого смысла ждать. Давайте-ка побыстрей отсюда, сказала она.

Ван Йелк с великой поспешностью вскочил с койки.

Он подбежал к двери камеры и прокричал:

– Как? Каким образом мы отсюда выберемся?

– Успокойся, миллионер, - посоветовала ему Санда.
– Путь свободен. Я отослала охранника прочь... дав ему достаточно денег за хлопоты.

Она повела их по коридору, через какие-то комнаты, к яркому послеполуденному свету. Девушка шла быстро, и оба мужчины старались не отставать. Но когда они почти вышли на свет, старый Гатун Макнамара вырос у них перед носом. В руках у него был большой черный пистолет, кулак напрягся и побелел. Он спокойным голосом сказал:

– Вам следовало бы сказать об этом.

Макнамара стоял и хмуро глядел на них. Верхняя губа поднялась так, что был виден ряд зубов. Черные волны бровей собрались у переносицы, но ствол не дрогнул.

Затем он отвел оружие в сторону.

– Извините, что навел на вас оружие, - сказал он.
– Я опасался, что вы броситесь на меня и сделаете что-нибудь решительное, прежде чем я успею вам объяснить...

– Объяснить что?
– спросил его Док.

– В вашей камере вделан микрофон, - сказал старик Макнамара, - и я слышал все, что вы сказали этому парню.
– Он посмотрел на ван Йелка, и его брови неприятно дернулись.
– О человеке и о его обещаниях. Мне понравилось это.