Камень-обманка
Шрифт:
Через четверть часа вагон стал пустеть. Чехи беспрепятственно отпускали офицеров и даже генералов, но строго предупреждали, чтобы никуда не отлучались Колчак и Пепеляев. Министры, офицеры, чиновники быстро исчезали в мешанине вагонов на станции.
Премьер несуществующего уже правительства перешел в салон адмирала и в полном молчании свалился в кресло. Толстые щеки Пепеляева тряслись; он хрустел пальцами рук и нервно кашлял. Даже ему было ясно теперь: бывший верховный правитель и его последний премьер — плата чехов бурлящему от гнева Иркутску.
«Бежать!.. Бежать!..» — лихорадочно соображал Пепеляев и криво усмехался. Бегство не сулило никаких шансов на спасение. Их выловят тотчас, как они появятся на станции. Вагон, без всякого сомнения, находится под присмотром и Политцентра, и большевиков.
Будто угадывая мысли Пепеляева, Колчак сказал:
— Бежать бессмысленно… Да и куда?..
И в самом деле, как адмирал узнал позже, за его вагоном пристально следили член Иркутского губкома коммунистов и председатель Центрального штаба рабоче-крестьянских дружин Василий Букатый, только что сменивший эсера Бандейкина, член губкома и штаба Иван Сурнов и многие другие большевики.
Немного успокоившись, если можно успокоиться в такой обстановке, Колчак подумал о тех, в чьи руки союзники сейчас швыряют его судьбу. Ну, коммунисты — тут все ясно. А Политцентр? Он образован, как ему доносили, в ноябре прошлого года в Иркутске. Что это такое? Кажется, политическое кровосмешение, каша из эсеров, меньшевиков, земцев. С ними, пожалуй, можно и столковаться, если б не большевики.
Около девяти часов вечера за окнами послышались негромкие слова и скрип валенок или сапог. Вскоре в салон вошли Кровак, поручик-чех и несколько вооруженных людей в гражданской одежде. Это были уполномоченный Политцентра при штабе Народно-революционной армии правый эсер Мерхалев, помощник командующего этой армии Нестеров, член Политцентра Фельдман и кто-то еще.
Колчак сидел на диване, рядом с Тимиревой и Пепеляевым. Он давно пытался подготовиться к этой минуте, но не мог овладеть собой и испытывал крайнее напряжение. Среднего роста, худощавый, адмирал в эти секунды казался, вероятно, приземистым из-за того, что весь съежился, даже вобрал голову в плечи, как это делают люди в ожидании удара. Он непроизвольно теребил ворот наброшенной на плечи солдатской шинели с защитными погонами.
Чешский поручик, его фамилия, кажется, была Биревюк, прокричал прямо с ходу:
— Господин адмирал, приготовьте ваши вещи! Сейчас вас передадим местным властям.
В глубине души Колчака до этой минуты все еще теплилась надежда на спасение. Он уповал на то, что Жанен и Сыровой, англичане и японцы побоятся бога и не бросят его на произвол судьбы.
Значит, рухнула под откос и эта, последняя надежда! Нервы адмирала не выдержали. Он вскочил с дивана, бросил на пол шинель, и лицо его перекосили страх и злоба, похожие на судорогу. Колчак закричал хриплым от ожесточения голосом:
— Как?! Неужели союзники меня выдают! Но это же вероломство!
Он непростительно засуетился,
Потом снова стал ругать союзников, бормотал что-то вполголоса, ни на кого не глядя. В этом вагоне никто не знал, что еще час тому назад помощник Жанена полковник Марино пытался уговорить японцев взять под свою защиту Колчака. Но те отказали, сославшись на отсутствие инструкций. Своя шкура ближе к телу. У японцев было достаточно собственных грехов в этой стране, и они не хотели спасать политического покойника, с ног до головы измазанного кровью.
Рядом с адмиралом переминался с ноги на ногу Пепеляев. Его крупная голова дрожала, короткие волосы, расчесанные на пробор, торчали во все стороны, над усами густо выступил пот. Пенсне то и дело съезжало на конец носа, и экс-премьер толстыми пальцами, тоже трясущимися, возвращал стекла на место.
Колчак попытался напиться, но зубы мелко вызванивали о край стакана. Тогда к адмиралу подошла Тимирева, взяла его пальцы в свои ладони. Она мягко посадила Колчака на диван, сказала, едва сдерживая дрожь:
— Успокойтесь, пожалуйста… Прошу вас — успокойтесь.
Села с ним рядом, погладила его захолодевшие руки, покосилась на вошедших.
Все молчали.
Наконец адмирал овладел собой.
Он чувствовал себя по-прежнему в сильном напряжении, был бледен и угрюм, но все-таки ему удалось надеть на лицо маску бесстрастия.
Даже в эти минуты крайнего расстройства адмирал обратил внимание на молодого красивого человека, лет двадцати двух-двадцати трех, в истрепанной офицерской шинели со следами споротых погон. Позднее выяснилось, что это капитан-фронтовик Александр Нестеров, помощник командующего Народно-революционной армии. Нестеров формально не принадлежал ни к одной партии. Но он был явный сторонник большевиков и по их поручению принял участие в создании армии Политцентра.
Сначала Колчаку показалось, что этот интеллигентный офицер с голубыми яркими глазами и высоким сократовским лбом более безопасен, чем остальные. Но вскоре стало ясно, что Нестеров — красный, что именно он верховодит арестом, хотя союзники и передавали адмирала Политцентру.
Нестеров, сухо взглянув на Тимиреву, сказал:
— Прошу Колчака и Пепеляева покинуть вагон. Остальные могут оставаться здесь.
Занкевич и Трубчанинов облегченно вздохнули и отошли от Колчака. Тимирева встала рядом с адмиралом.
— Я разделю участь мужа.
Капитан покосился на женщину, отрицательно покачал головой.
— Это ни к чему, княжна.
Тимирева взволнованно поправила прядь каштановых волос, выбившихся из-под пухового платка, сказала, пытаясь унять слезы:
— Я не княжна, и вы не можете запретить.
Нестеров мгновение помедлил, взглянул на закованное морозом оконное стекло, точно пытался угадать, что делается там, на перроне, проворчал:
— Хорошо. Прошу в вокзал. Там решим.