Камень

роман

Печатается в сокращении.

Дорога спускалась со скалистого плато и выходила на гладкую как скатерть равнину. Издалека была видна одинокая гора, напоминавшая по форме пирамиду со срезанной вершиной. Одна из граней пирамиды была почти вертикальной. Присмотревшись, можно было увидеть на вершине белую башенку. У подножья горы на буром фоне пустыни зеленела полоска пальмовой рощи. Взгляд скользил дальше и уходил к линии горизонта: где-то там в нескольких днях пути было побережье океана.

Дорога

Начинались пальмовые рощи. Пение птиц заглушало каменистый хруст под колесами и позвякиванье подков. Измученного жарой, покрытого пылью человека заливала прохлада. Прямо на въезде в оазис бил окруженный каменной кладкой источник. Здесь всегда останавливались, чтобы напоить лошадей и омыть лицо.

Город, казалось, был уже близко, но до него еще было больше часа пути. В разрывах между пальмовыми листьями лестницы, галереи, балюстрады и башни выглядели строго, но уютно. В городе совсем не было улиц, только лестницы. И все они, встречаясь, ныряя друг под друга, взбегали к главной площади города – к срезанной вершине пирамиды, где белела колокольня городского собора.

На высокой галерее над обрывом стояли седобородый старик и мальчик.

Старик что-то говорил, резко взмахивая рукой, а мальчик, положив подбородок на каменные перила, молчал.

Гора называлась Сан-Педро. Город назывался Сан-Педро. И река, которая уходила прямо под гору, называлась Сан-Педро. А на площади, на вершине горы, стоял собор Святого Петра с высокой белой колокольней. Жители редко называли город или реку по имени. Может быть, потому, что название мало что поясняло: если все “Сан-Педро”, то все безымянно, а может быть, не хотели трепать по пустякам имя своего святого покровителя.

Дорогу от Столицы до города я проделал много сотен раз. Переход через скалистые холмы, где на протяжении тридцати миль не было ни одного колодца, превращал ее в серьезное испытание, но случилось так, что у меня не было выбора.

Я был юношей, когда узнал, что старый Хуан платит хорошие деньги за доставку строительного леса в Сан-Педро. Хуан продавал в город доски и вывозил шлифованные гранитные и мраморные плиты, которые высоко ценили в Столице – ими были отделаны внутренние дворики многих богатых домов. Дерево было необходимо городу: и для незамысловатой мебели, и для плотницких работ, и особенно много – для городских каменоломен, где по дощатым настилам перетаскивали каменные блоки.

Каждая доска, доставленная в город, дорожала раза в два.

Пальмовые рощи у подножия горы были для горожан едва ли не священны.

Каждое дерево было учтено. Многие, особенно старые, имели имена.

Певучие и нежные женские имена. Те, кто занимался уходом за пальмами и выращивал новые деревья – а это требовало немалого искусства на каменистой, вовсе не пригодной для них почве, – были окружены почетом, и должность садовника переходила по наследству – от отца к старшему сыну, как королевская корона.

Никто не знал, откуда появились эти пальмы, почему они росли только у подножья горы в единственном месте на сотни миль вокруг. Говорили, что когда-то здесь был берег океана.

Никакого другого дерева поблизости не было. Все, что можно, в городе делали из камня, иногда даже посуду. Но не все можно сделать из камня, поэтому-то старый Хуан так хорошо зарабатывал, продавая строительную древесину в город.

Мне показалось, что Хуан платит за перевозку щедро, и я решил подзаработать, прежде чем отправлюсь на Север, за море, где меня, конечно, ждали богатство и слава. Откуда возьмется богатство и на каком именно поприще мне предстоит прославиться, я не задумывался: так будет, потому что иначе не может быть. Если бы в юношах не жила подобная уверенность, много великих открытий не было бы совершено и много славных дел никогда бы не было сделано.

Еще до восхода солнца, в предутренних сумерках, укрепляя штабель на длинной и крепкой телеге с обитыми железом колесами, я уже думал о том, как весело буду тратить деньги. Телегу и двух лошадей давал

Хуан, и я не обратил внимания, что по условию нашего договора из моих будущих доходов будет удержана стоимость поломок и потерь. Я согласился на эти условия с легкостью нищего, у которого отнять все равно нечего. Ну ничего, просто буду осторожен, в конце концов, не так уж этот город и далеко.

Не хочется рассказывать, чем кончилось это мое предприятие, хотя только это и стоит рассказать. Невысокий и вроде бы такой пологий подъем оказался непреодолимым. Я торопился, лошади устали и не удержали повозку на перевальном взлете – недотянули футов тридцать.

Лошадь оступилась, я не успел подсунуть под колесо “башмак”, и все покатилось вниз: лошади, доски и дальше всего – лихо и звонко скачущее тележное колесо. Бог весть, как я остался жив, ведь до последнего мгновения я пытался удержать свой драгоценный груз, что, конечно, было безумием. Лошади переломали ноги, а я с раздробленным коленом остался умирать в крови и пыли.

Не знаю, сколько я пролежал. Сознание то прояснялось, то снова спутывалось. Рядом со мной умирали искалеченные лошади.

Меня подобрали ехавшие из города люди. Они пристрелили лошадей, дали мне воды и перевязали рану, погрузили на свою повозку мое почти безжизненное тело и отвезли в Столицу. Они спасли мне жизнь, а я даже не знаю их имен.

Когда я пришел в себя, то понял, что остался навсегда хромым и должен Хуану огромную сумму. Она прозвучала для меня отвлеченно – таких денег я никогда в руках не держал и представить себе не мог.

Мне оставалось только поступить к Хуану на службу и постепенно расплачиваться с ним, отдавая долг и проценты, которые он назначил.

Так началась моя долгая дорога в город: перевал с запада на восток, перевал с востока на запад, перевал, перевал, перевал. Одно меня обнадеживало: перевозка грузов в Сан-Педро стоила дорого, и у меня был шанс расплатиться, пускай и через много лет.

Весь первый день дорога шла среди кукурузных полей, медленно и томительно поднимаясь в гору. Там, где кончались поля, находился последний с западной стороны колодец. Здесь нужно было отдохнуть и набрать воды для второго перехода.