Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель
Шрифт:
– Ты чего рыпаешься, Кнутнев? – спросил его один из провожатых: – Наш победитель должен получить свою женщину, и он ее получит. Йахоо!
Голова Волькши моталась, как у тряпичного болванчика. Мысли никак не могли зацепиться одна за другую и разъяснить ему, зачем его куда-то ведут, если победитель должен получить свою женщину. Он то тут причем? Ответа на этот вопрос Варгу никто не дал.
Волкана подвели к одному из домов, с пьяной руганью отодрали жерди, которыми была заколочена дверь, и внесли его внутрь.
– Выбирай!
Из темноты на него смотрело несколько десятков женских лиц. Заплаканных. Перепуганных. Мрачных. Отчаявшихся.
– Выбирай же! – настаивали варяги.
Волькша икнул и пошатнулся. Ему хотелось убежать. Хмель
– Варг! Если ты этого не сделаешь, если не отдашь семя, перекипевшее в тебе во время битвы, то Удача отвернется от тебя! – увещевали его варяги: – Ты должен выбрать!
Горький комок подкатился к горлу из глубины утробы. Волькша вырвался из рук свеев и бросился на улицу. Пиво, вино, мясо и все прочее, съеденное за вечер, хлынуло из его глотки пенным потоком. Это было так мучительно, что Волкан упал на четвереньки и застонал. Почти завыл.
– Уж не вервольф [152] ли наш Кулак?! – заржали варяги, спеша к страдальцу с кружками пива и кусками свинины.
– Запей и заешь! – требовали они.
Волкан был уверен, что даже маленький глоток браги вызовет новый приступ рвоты, но этого не случилось. После трех глотков тошнота прошла, точно волхв отшептал. И развеселый Квасура [153] вновь заплясал у венеда в голове.
152
Верфоль – волк-оборотень.
153
Квасура – у славян бог хмелеварения, Лада научила его делать Сурью, секрет которой он и открыл людям.
Волькша закрыл глаза, и сон утащил его на самое дно хмельного омута. Ему грезилась Кайя. Он так обрадовался, увидев ее, что не сдержался, обнял и неумело ткнулся губами в щеку. Девушка улыбнулась ему и поманила за собой. Волькша послушно пошел за ней, думая только о том, как бы от внезапного счастья не взлететь над землей. Они пришли в какие-то большие хоромы, так непохожие на дом на деревьях. И Кайя положила его на полати, после чего сделала то, о чем Волькша запрещал себе даже думать. Девушка быстро разделась и возлегла рядом ним. Волькшу наполнило напряжение, почти такое же, как на вершине священной горы Хогланда. Его бросало то в жар, то в холод, но Кайя была заботлива и нежна. Она раздела Годиновича, а затем поступила точь-в-точь как шаманка с ведуном, чья Ярилова палица осталась воздетой к небу, в то время, как сам он пребывал в беспамятстве. Но долгой утехи не получилось. Едва оказавшись в девичьем лоне, факел Волькши вспыхнул и, разбросав вокруг огненные искры, погас. Однако Кайя была настойчива: еще несколько раз она извлекала Волкана из омута беспамятства, возжигая жар его чресл. Наконец, устала и она. Но даже улетев в дальние дали сна Волькша продолжал изнемогать от запаха молока, который источала Кайя, и все тянул, тянул губы к ее груди…
Вернувшись с Ирийских просторов сна, Волкан обнаружил себя лежащим на большой полати. На таком ложе в их Ладонинском доме почивали Година с Ятвой. Позднее Червеньское [154] утро стучалось во все окна огромного дома, в котором он был один, если не считать молодой женщины, тихо сидевшей возле стола. Увидев, что Годинович проснулся. Она поднялась и поднесла ему кувшин с молочным квасом. От кислого запаха у Волькши скрутило потроха. «Вот бы сейчас полбратины велле», подумалось ему. Однако подношение женщины, хоть и не пахло ягодами и медом, но на утробу подействовало усмиряюще. Было оно жиже привычной простокваши, вкус имело солоноватый и терпкий. Осушив кувшин Волькша смог наконец улыбнуться.
154
Червень –
– Guten Morgen, mein Herr, – сказала фрау и начала накрывать на стол.
– Ты кто? – обратился к ней Волкан на фалийском.
– Я – Эрна.
– А что ты тут делаешь? – спросил он, и тут только обнаружил, что лежит в постели совершенно голый.
Эрна потупилась. Кровь бросилась Волькше в лицо. Да нет, не может быть! Он спал. Напился впервые в жизни и спал. Все остальное ему привиделось.
Женщина отвернулась. Волкан огляделся и нашел рядом с изголовьем заботливо сложенные портки и рубашку. Когда он взял их в руки, то они оказались выстиранными и сухими. Такого быть не могло! И все же…
Волькша торопливо натянул одежду. Руки его предательски дрожали. Онучи никак не хотели заматываться. Годиновичу пришлось несколько раз разматывать их и начинать снова. В это время Эрна скрылась в какой-то клети и принесла ему длинные узкие мешки с лентами и положила возле его обучей.
– Was ist das? – боясь смотреть женщине в глаза, спросил Волкан.
– Dies es Strumpf, – ответила Эрна.
Это слово ничего не сказало венеду, и тогда женщина опустилась перед ним на колени, размотала онуч и начала надевать струмф на его ногу. Такое мягкое полотно на Волхове обычно использовали только для пеленок. И вообще от вида посторонней женщины, касающейся его грязных ног, Волькша почувствовал себя точно стоящим посреди торжища без порток. Он уже хотел отдернуть давно немытые пятки, но в это мгновение сквозь дымоходное окно в дом заглянуло солнце и осветило Эрну. Вся левая часть ее лица была огромным синяком. Волкан сглотнул и посмотрел на ее руки. Их тоже покрывали сизые пятна. Сквозь не завязанный ворот сорочки были видны кровоподтеки на плечах.
– Кто это сделал? – спросил Волькша на языке турпилингов.
Эрна одернула рукава рубашки, затянула завязки ворота и быстро перевязала ушные лопасти своего чепца под горлом, скрыв тем самым почти все следы побоев.
– Никто, – ответила она и углубилась в натягивание струмфа на ногу венеда.
Оказалось, что этот мешок был онучем, только гораздо удобнее. Его днище сходилось на усеченный клин и было почти что по стопе. Эрна перехватывала струмф лентой на лодыжке, а потом в несколько оборотов привязала его к голени. Никогда еще обучи не сидели на ноге так ладно, как со струмфами. И почему венеды не догадываются делать из онучей такие мешки? И надевать быстро, и носить складно.
– Спасибо, – сказал Волькша, соскакивая с полати.
Эрна уже направилась к столу, но Волькша тронул ее за плечо, и она покорно остановилась.
– Что прикажет мой господин? – спросила она, поворачиваясь к нему лицом.
В свете солнца он смог наконец разглядеть ее всю. Она была очень похожа на Кайю. Только, пожалуй, чуть выше и гораздо статнее. Возможно, олоньская охотница станет такой же года через три-четыре, когда выйдет замуж и родит пару детишек. Впрочем, вряд ли Кайя когда-нибудь станет выше Волькши на полголовы, как Эрна.
Годинович подошел к женщине вплотную и только тут уразумел, что глаза обманули. Ругийка вовсе не была так высока, как казалось. Просто весь склад ее тела: маленькая голова, длинная шея на широких плечах, обширная грудь и узкий перехват стана, который не могли скрыть даже мешковатые одежды, а так же тяжелые, плавные бедра делали ее на много значительнее, чем она была. В какой-то миг Волькше показалось, что она похоже и на Ятву. Мать всегда казалось Годиновичу величественнейшей из женщин. Но спустя несколько томительных ударов сердца это сходство исчезло. Впрочем, как и схожесть с Кайей. Черты лица Эрны были мельче и милее, чем у олоньской охотницы, глаза больше, а на щеках и подбородке играли задорные ямочки. К тому же ее волосы цвета темной меди легкими волнами ниспадали до середины спины, в то время как золотистые и прямые локоны Кайи доходили олоньской охотнице почти до колен.