Каменный Пояс. Книга 3. Хозяин каменных гор. Том 2
Шрифт:
– Погоди, Козопасов! – остановил он мастера. – Неужто хибары срывать придется, чтобы пропустить штанги?
– Николи! Штанги на столбах над домами пройдут, выше крыш! – сказал тот, надевая шапку.
Вместе с Черепановым он вышел из конторы и пошел по заводскому поселку.
– Ну, спасибо, Ефим Алексеевич, – вдруг сердечно сказал Козопасов. – Шел я сюда и, по совести сказать, сильно боялся. Вдруг, думаю, да ополчишься ты против меня.
– Строй, Степан, свою штанговую машину! – доброжелательно отозвался Черепанов. – Каждый по своей стезе пойдет, а думка у нас одна с тобой, как бы рудник спасти!
Они шли по задымленной дороге, а вслед им в окно смотрел управитель и думал:
«Дивно, у обоих золотые руки, а стремления разные. Один назад оглядывается, а другой – Черепанов – вперед стремится! Пар или водяное колесо, чья возьмет? Вот и разберись, голова от дум ломится!»
Из Италии от Николая Демидова пришло в Нижний Тагил требование: прибыть во Флоренцию для доклада самому управляющему заводом Любимову. Видимо, владелец не на шутку забеспокоился о судьбе медного рудника. Предстояло проделать большое путешествие, но Александр Акинфиевич хорошо понимал, что Демидов не терпит оттяжек в исполнении своих желаний, поэтому быстро собрался и заторопился в далекую Италию. Через всю Россию проехал Любимов по санному пути, нигде не задерживаясь.
В феврале за Дунаем путешественника встретила весна. Здесь уже отшумели вешние воды, голубой Дунай разлился широко. Ветер был теплый, мягкий, навстречу летело много перелетных птиц. Любимов загляделся на величественную реку.
– Эх и силен! Эх и прекрасен свет Иванович Дунай! – восторженно вырвалось у него. Но тут же он загрустил: – Наша Камушка-река, поди, еще под ледовым одеяльцем лежит!
Перевалив Альпы, уралец сбросил тяжелые зимние одежды. Перед ним голубел необъятный синий простор. Все цвело, пело, радовалось жизни. Южный теплый ветер легонько колыхал платаны, каштаны, лавры, мирты – зеленый океан рощ, укрывавших небольшие итальянские городки. Коляска Любимова катилась мимо этих крошечных городков, где бедность капризно сочеталась с богатством: полуразрушенные лачуги, обвешанные сушившимися лохмотьями, грязные дворики и полуголые, голодные дети, которые долго бежали за экипажем, выклянчивая подачку. И рядом белоснежные виллы, как лебединые крылья, раскинувшиеся среди прохладной густой зелени садов. На площадях встречных селений высились старинные церкви ломбардского стиля с ажурными колоколенками. Александру Акинфиевичу казалось, что во всех узких амбразурах этих колоколен вставлены синие стекла, – такое чистое лазурное небо виднелось сквозь них.
Там, где вздымались горные отроги, по ущельям бешено неслись, клубясь пеной, стремительные потоки. В Апеннинах недавно прошли дожди и напоили пересохшие ручейки.
Земля дышала изобилием. Солнце беспрерывно слало свое тепло на хорошо возделанные нивы и сады, лучи золотым сиянием прорывались сквозь листву каштановых рощ.
Любимов встрепенулся, когда в голубой светящейся дали встала Флоренция. Чем ближе подъезжал он к ней, тем все оживленнее становилось на дорогах. В глубокой долине извивалась живописная Арно, над ее прохладными водами раскинулся чудесный город. Вот и улицы! На них кипит жизнь. Кажется, вечный праздник снизошел сюда. Купцы, ремесленники, горожане и вельможи одинаково непринужденно вели себя среди улиц и площадей прекрасного города. На площади – собор, уходящий ввысь ажурным орнаментом. Тяжелые, изукрашенные резьбой двери распахнуты, и из глубины храма несутся на площадь тихие тоскующие звуки органа…
Узнав в Любимове иностранца, за экипажем толпой побежали загорелые оборванные дети.
Управитель без труда отыскал местопребывание своего господина. Демидов занимал белокаменное палаццо, утопающее в зелени сада. В сияющем золотом и голубизной воздухе возносилось мраморное творение талантливого зодчего. Стройные колонны казались сквозными, а барельефы – четкими, живыми. На воротах этого старинного дворца помещался резанный на камне герб рода дворян Демидовых. Из-за ограды лился тонкий аромат цветущего сада, трав и цветов. Сюда не доносился шум торговых кварталов города, только в глубине сада раздавалась тихая и наивная песня садовника.
Любимов с волнением поднялся к двери и, взяв молоток, постучал им в толстую матовую медь. И сейчас же на стук вышел высокий, широкоплечий человек в бархатном камзоле, в шелковых чулках и башмаках с пряжками. Вид его был величествен и строг, он надменно взглянул на пыльного путешественника, но тут лицо его мгновенно преобразилось широкой радушной улыбкой.
– Александр Акинфиевич! – обрадованно вскрикнул слуга и бросился к тагильскому управителю. – Из России! Из наших краев!
– Орелка! – в свою очередь возопил уралец.
Они поздоровались и долго смотрели друг на друга. Слуга Демидова засыпал прибывшего вопросами, в которых сквозила нескрываемая и необоримая любовь к своей земле.
– Как там, еще снега? Только недавно Масленица минула? Блинами небось отъедались!
Каждый пустяк, сообщенный Любимовым о России, вызывал в Орелке взрыв радости. Он сиял весь, ахал и все повторял:
– Ну и ну! Дивно! Хошь бы на серого российского воробышка одним глазком взглянуть!
– Небось соскучал здесь? – пытливо уставился тагилец.
– Соскучился, ой, как стосковался! – искренно признался Орелка.
– Красота кругом: и небо, и сады, город столь славный и…
Начав свои суждения, управитель запнулся, впившись глазами в открытую дверь. В потоке солнца улыбалась, сверкая изумительно белыми зубами, подвижная и глазастая молодая итальянка.
– Кто же это? – полуиспуганно, почтительно спросил Любимов.
– Мариэтта, служанка! – небрежно ответил Орелка.
– Ох, и девка! – глубоко вздохнул от зависти Александр Акинфиевич и не мог оторвать взора от служанки. Глаза ее, полные пламени, смеялись, и вся она казалась воздушным видением – так дивно хороша была собой.
– Пустяк! – поугрюмел демидовский крепостной. – То не по нас девка! Близир один! – отмахнулся он.
– Какого же хрена тебе надо! – удивился Любимов. – Экая благолепность, красота. Очи чего стоят! С ума сойдешь!
– Суета! – не уступал Орелка. – Не в том счастье!
– А в чем же? – спросил тагилец.
– Ах, Александр Акинфиевич! – вскричал от всего сердца Орелка. – Мне бы в Россию, на санках промчаться да с морозу горячих щей похлебать! Да ржаного хлебушка пожевать! А здесь разве настоящее! – пренебрежительно оглянулся он на Мариэтту.
А служанка, очевидно не понимая русской речи, приятным взглядом обласкала Орелку.
– Господин выбыл по делам, а вас милости просим, – пригласил слуга. Он провел тагильца в покои для приезжих. Любимов с любопытством оглядывал дворец. Залы переполнены статуями, картинами, гобеленами, бронзой, вазами, невиданной мебелью.
– Музеум! Подлинный музеум! – в восторге прошептал управляющий и, завидя под широким окном обломок мрамора, остановился, пораженный мощью и красотой торса неведомого изваяния.