Каменный убийца
Шрифт:
Все согласно закивали. Шеф-повар Вероника подошла к разделочной доске и протянула пучки зелени двум кухонным работникам, и вскоре воздух наполнился запахом розмарина. Возник негромкий гул разговора. Несколько парней принялись шутливо толкать Элиота. Но молодой человек все еще пребывал в состоянии ярости.
Старший инспектор Гамаш вышел из кухни, размышляя о том, чему сейчас стал свидетелем. Он знал, что за бешенством стоит страх. Этот молодой официант очень боялся чего-то.
– Значит, это было убийство, Арман, – сказала Рейн-Мари,
– Этот же вопрос задает и семья, – сказал Бовуар, войдя в комнату вместе с Лакост. – Минуту назад я сообщил им, что мы считаем это убийством.
– И?.. – спросил Гамаш.
– Ну, вы же знаете, как это бывает. Сегодня они верят, на следующий день – нет, – сказал Бовуар. – Не могу их в этом винить. Я довел до их сведения, что они могут покинуть Большой зал, но не гостиницу. И конечно, доступ на место преступления закрыт. Вас хотели видеть Питер и Клара Морроу, – сказал он старшему инспектору.
– Хорошо. Я тоже хочу с ними поговорить. Расскажите мне, что вам известно.
Агент Лакост села в мягкое кресло напротив Рейн-Мари, а двое мужчин устроились на кожаном диване; их головы почти соприкасались, когда Бовуар склонился над своим блокнотом, а Гамаш наклонился к Бовуару. Рейн-Мари подумала, что они немного напоминают матрешку – один в другом. Крупный, мощный Арман чуть ли не по-отцовски склоняется над Бовуаром, размером и возрастом поменьше.
Пока Арман наблюдал за работой на месте преступления, она звонила их сыну Даниелю. Тот очень хотел обсудить с отцом имя, которое они выбрали для ребенка. Он, так же как и она, знал, что означает имя Оноре для Армана. И хотя Даниель никогда и ни в чем не обидел отца, сейчас он был исполнен решимости дать ребенку это имя. Но что Арман Гамаш скажет сыну, узнав о возможном появлении еще одного Оноре Гамаша? И о том, что это имя будет носить его внук?
– Что говорят сами Морроу о том, как они провели предыдущий вечер? – спросил Гамаш.
Бовуар заглянул в свой блокнот:
– Семья в полном составе была на обеде. За одним столом. После обеда они разошлись. Питер с Кларой пришли сюда, выпивали. Сказали, что вы были с ними.
– Большую часть времени, – подтвердила Рейн-Мари. – Мы сидели на террасе. Но мы видели их через окно.
Бовуар кивнул. Он любил ясность.
– Месье и мадам Финни остались за столом и пили кофе, – подхватила отчет Изабель Лакост. – Томас и Сандра отправились в Большой зал. Томас играл на пианино, а Мариана отвела наверх своего ребенка.
– Бин, – сказала Рейн-Мари.
– Бин? – переспросил Бовуар. – Какой такой Бин?
– Бин Морроу, я думаю.
Они в замешательстве посмотрели друг на друга, потом Рейн-Мари улыбнулась.
– Бин – это имя ребенка, – объяснила она, – если вам угодно.
Ему это не было угодно. Угодно ему было одно: чтобы все это скорее кончилось. Жан Ги Бовуар давно подозревал, что все англичане чокнутые. И такое имя лишний раз подтверждало его убеждение. Кому еще могла прийти в голову мысль назвать ребенка Бин? [50]
50
Имя
– А Джулия? – спросил Гамаш. – Чем она занималась вчера вечером?
– Томас и Сандра Морроу говорят, что она пошла в сад прогуляться, – сказала Лакост.
– Она прошла в библиотеку из сада через москитную дверь, – вспомнила Рейн-Мари. – Мы к тому времени все были здесь. К нам присоединились Томас и Сандра Морроу. И Мариана. Старики Финни отправились спать.
– Они отправились спать до появления Джулии или после? – спросил Гамаш у жены.
Они уставились друг на друга, потом оба отрицательно покачали головой.
– Не могу вспомнить, – сказала Рейн-Мари. – Это имеет значение?
– Действия людей перед убийством всегда имеют значение.
– Ты же не думаешь, что они убили Джулию? – спросила Рейн-Мари и тут же пожалела, что задала этот вопрос мужу перед его подчиненными.
Но он вроде бы не обратил на это внимания.
– Какое у вас сложилось впечатление о Джулии Мартин, сэр? – спросила Лакост.
– Она была элегантная, умная и образованная. Она была самокритичная и обаятельная и знала это. Ты согласна? – спросил он у жены, и та кивнула в ответ. – Она была очень вежливая, что контрастировало с остальными членами семьи. Почти излишне вежливая. Она была очень милая, добрая, и я полагал, что именно такое впечатление она и хотела производить.
– А разве у большинства людей это не так? – спросила Лакост.
– Большинство людей хочет производить хорошее впечатление, это верно, – сказал Гамаш. – Нас учат быть вежливыми. Но у Джулии Мартин это было, на мой взгляд, чем-то большим, чем желание. Скорее, потребностью.
– У меня тоже создалось такое впечатление, – сказала Рейн-Мари. – Но мне показалось, что в ней было и желание манипулировать людьми. Помнишь, она поведала тебе историю о своей первой работе?
Гамаш пересказал Бовуару и Лакост историю о первой работе Джулии и реакции ее матери.
– Какой ужас говорить такие слова дочери, – сказала Лакост. – Внушать ей, будто она ничего не значит в этой жизни, что ее роль сводится к тому, чтобы быть кроткой и благодарной.
– Да, это ужасно, – согласилась Рейн-Мари. – Такое может искалечить человека. Но почему она сорок лет спустя рассказывает эту историю?
– И почему, как ты думаешь? – спросил Гамаш.
– Мне показалось любопытным, что она рассказала об этом тебе, а не нам. Но с другой стороны, я ведь не мужчина.
– Любопытно, – сказал Гамаш. – Что конкретно ты имеешь в виду?
– Я думаю, что она, как и многие женщины, в обществе мужчин вела себя иначе, чем в обществе женщин. А мужчины, похоже, не способны испытывать сочувствие к женщине, нуждающейся в эмоциональной поддержке. Даже ты. Джулия была уязвима. Но она, я думаю, пользовалась этим. Возможно, всю жизнь. И ее трагедия была не в низкой самооценке, хотя она и оценивала себя невысоко. Ее трагедия состояла в том, что она всегда находила мужчин, чтобы те спасали ее. Ей никогда не приходилось спасать себя самой. Она никогда не чувствовала, что способна на это.