Каменный убийца
Шрифт:
По другую сторону Большого зала склонилась и седая голова Томаса. Над клавишами пианино. Зазвучали медленные, неуверенные ноты, но через несколько секунд Клара узнала музыку. На сей раз это был не Бах. Бетховен. «F"ur Elise». [46] Мелодия была подвижная, живая. И относительно легкая для исполнения. Клара и сама смогла бы сыграть несколько первых тактов.
Но Томас Морроу играл это как погребальную песнь. Он отыскивал каждую ноту так, словно мелодия пряталась. Она наполняла скорбную комнату такой болью, что у Клары стали слезиться глаза. Их
46
«К Элизе» (нем.), знаменитая фортепианная пьеса-багатель Бетховена.
Сандра оплакивала песочное печенье, поглощая одну штуку за другой, а Мариана сидела рядом со своим чадом, читающим книгу, и обнимала его за плечи. Теперь они молчали, хотя несколькими минутами ранее Томас, Сандра и Мариана сидели тесным кружком и перешептывались. Подошла Клара со словами соболезнования, но они ответили молчанием и подозрительными взглядами. Поэтому она отошла от них.
Не каждый годится для плавания, подумала она. Корабль «Морроу» явно шел на дно. Это видела даже Клара. Это был пароход в эпоху реактивных самолетов. Они представляли собой старые деньги во времена меритократии. [47] Звучали сигналы тревоги. Но даже Питер, ее прекрасный, умный муж, цеплялся за эти обломки.
47
Меритократия – общество, которым управляет элита образованных людей.
Кларе было известно нечто такое, о чем не знали Морроу. Пока не знали. Они в это утро потеряли больше, чем сестру и дочь. Полиция стояла у дверей, и Морроу были накануне прощания с теми остатками заблуждений, что еще оставались у них и поддерживали их на плаву. После этого они станут такими же, как и все остальные.
Мать Питера недвижно сидела выпрямившись на диване. Смотрела перед собой.
Сказать ей что-нибудь? Сделать? Клара ломала голову, размышляя над этим. Нет, наверняка можно как-то утешить эту старую женщину, которая только что потеряла дочь.
Но как? Как?
Открылась дверь, и появился Арман Гамаш. Музыка прекратилась, и даже Питер поднял глаза. Следом за Гамашем шли инспектор Бовуар, агент Лакост и молодой квебекский полицейский.
– Ах ты, ублюдок! – Томас вскочил так резко, что опрокинул табурет, и двинулся на Гамаша.
– Томас! – одернула его мать.
Он остановился. Миссис Финни поднялась и сделала несколько шагов к центру комнаты.
– Вы арестовали этого человека? – спросила она у Бовуара, кивая на Гамаша.
– Я бы хотел представить вам старшего инспектора Гамаша, главу отдела по расследованию убийств Квебекской полиции, – сказал Бовуар.
Морроу, исключая Питера и Клару, уставились на входную дверь, полагая, что сейчас в ней появится этот большой полицейский начальник. Потом они мучительно медленно перевели взгляд на крупного человека, стоящего перед ними. На бакалейщика.
– Это он? – спросила Мариана.
– Это что, шутка? – С каждым словом Сандры из ее рта на ковер вылетали крошки печенья.
– Bonjour. – Гамаш торжественно поклонился. – К вашему сожалению, он имел в виду меня.
– Так вы полицейский? – спросил Томас, который никак не мог осознать, что подозреваемый на его глазах превращается в старшего инспектора. – Почему же вы нам не сказали?
– Я не думал, что это имеет значение. Мы все были здесь гостями. И никем больше. До сегодняшнего утра. – Он повернулся к миссис Финни. – Вы все еще хотите увидеть вашу дочь? Раньше я не мог этого позволить, потому что нам нужно было осмотреть место происшествия. Но должен вас предупредить…
– В этом нет нужды, старший инспектор. Я знаю, что зрелище будет не из приятных. Отведите меня к Джулии.
Она уверенным шагом прошла мимо него к двери, и на Клару произвела впечатление ее способность даже в скорби менять курс: она признала в Гамаше старшего инспектора, пока Томас и Мариана продолжали пялиться на него с подозрением. И она первая из них смирилась с тем, что Джулия и в самом деле мертва. Но не слишком ли быстро она это сделала?
Гамаш смотрел, как миссис Финни идет к двери. Но теперь его было уже не одурачить. Сегодня утром, за мгновение до того, как он сказал ей о Джулии, он видел ее ястребиный взгляд, обшаривавший комнату, когда она высматривала, кто присутствует, а кого нет. Любимый ребенок отныне был потерян. Гамаш видел то, что она пыталась скрыть.
– Я прошу остальных оставаться здесь, – сказал Гамаш, хотя никто больше и не шелохнулся.
Кроме Берта Финни. Он остановился в шаге от Гамаша, устремив взгляд на лампу и книжный шкаф.
– Боюсь, что мне придется настаивать, – сказал старик.
Гамаш заколебался. На мертвенно-бледном, почти нечеловеческом лице старика застыло испуганное выражение. Но его поступок был благородным. Гамаш кивнул.
Они оставили в комнате молодую женщину-полицейского, и Гамаш спросил себя, кому из них придется труднее: ей, остающейся, или им, уходящим.
Когда они подошли к желтой полицейской ленте, до них снова донеслись звуки «F"ur Elise». Дождь прекратился, и туман уполз в горы. Все вокруг было серо-зеленого цвета, и между отдельными нотами было слышно, как капли с деревьев падают на землю.
Гамаш приказал криминалистам отойти, чтобы позволить миссис Финни увидеть дочь. Они встали полукругом на краю леса, глядя, как эта старая женщина, такая маленькая и розовая, идет к яме в земле.
Приближаясь, миссис Финни поначалу увидела только весело трепыхающуюся полицейскую ленту. Желтую. Любимый цвет Джулии. Она была такой женственной, ее дочь, любила хорошо одеваться, а еще любила всякие выдумки и косметику, туфли и шляпки. Любила быть в центре внимания.
Потом миссис Финни увидела полукруг мужчин и женщин на окраине леса, наблюдающих за ней. И над ними – синюшное, опухшее небо.
Бедная Джулия.
Айрин Финни замедлила шаг. Она была не из тех женщин, которые понимают пустоту, которые размышляют над этим. Но сейчас – слишком поздно – она поняла, что это было ее ошибкой. Сейчас она поняла, что пустота на самом деле таковой не является. Даже за несколько шагов слышала она шепоток. Пустота хотела знать что-то.
«Во что ты веришь?»