Каменный убийца
Шрифт:
– Прогулялась. Слышала, как Питер беседует с этим старшим инспектором и как он ляпнул нечто очень странное. – Она увидела свекровь и чуть повысила голос. – Он сказал, что, если его мать умрет, это будет благодатью.
– Ты только подумай, – с явным удовольствием произнесла Мариана. – Неужели?
– Мало того. Он сказал, что Джулия была корыстной и жестокой. Представляешь? Не успела она умереть, а он уже кидает в нее комья грязи. При постороннем человеке. Но может быть, я ослышалась.
– Так что он там
– Он это наверняка сгоряча. Забудьте, что я это сказала.
– Он сказал, что Джулия была корыстной и жестокой?
Перед мысленным взглядом миссис Финни снова возникла откинутая в сторону белая рука дочери. Как это похоже на Чарльза – такая жестокость. В особенности в отношении Джулии. Но он проявил жестокость по отношению ко всем им.
И теперь Питер продолжал дело отца.
– Я этого не принимаю. Джулия была самой доброй, самой нежной из всех детей. И уж определенно самой любящей.
– Извините, – сказала Сандра, и она действительно начинала чувствовать раскаяние.
– Кто бы стал убивать свою сестру?
Против Бовуара сидел Томас Морроу, человек, который даже в этой глуши чувствовал себя важной персоной. Он разгладил на себе льняные брюки и обаятельно улыбнулся:
– Она была милой женщиной. Никто не захотел бы ее убивать.
– Почему нет?
– Не логичнее ли спросить «почему»? – Но по какой-то причине Томас Морроу смутился.
– Почему?
– Э-э… – Томас совсем растерялся. – Послушайте, это смешно. Моя сестра мертва, но ее никто не убивал.
– Почему нет?
Возвращение к пройденному. Бовуару нравилось поддразнивать свидетелей.
– Послушайте, она прожила большую часть жизни в Ванкувере. Если она кого и разозлила настолько, что ее решили убить, то сделали бы это там, а не здесь. И уж конечно, не в этой глухомани.
– Вы же здесь.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я слышал о том, что случилось вчера вечером. В этой самой комнате. Тут должно быть пятно от кофе.
Бовуар прошелся по ковру, опустив голову. Пятно он нашел еще раньше, но для вящего эффекта разыграл сценку «неожиданного» обнаружения пятна.
– Она была не в себе. Расстроена.
– И что же ее расстроило?
– Она весь день была на нервах. Открытие памятника отцу. Она с ним рассорилась в свое время. Для всех нас увидеть статую было эмоциональным потрясением. Но для нее, вероятно, больше, чем для остальных. Она переживала трудные времена. Только что закончился такой публичный и грязный развод. Вы же знаете, она была замужем за Дэвидом Мартином.
Он уставился своими серо-голубыми глазами на Бовуара – понял ли тот его слова. Бовуар уже знал о Дэвиде Мартине, но его интересовали манеры Морроу. Томас говорил с саркастическим удовольствием и гордостью. Удовольствие оттого, что его младшая сестра промахнулась с мужем – выбрала себе преступника, и гордость за то, что этот преступник, даже после выплаты всех долгов, оставался одним из богатейших людей Канады.
– Кто мог желать смерти вашей сестре?
– Никто. Это же воссоединение семьи. Счастливое время. Никто не желал ей смерти.
Бовуар медленно повернул голову к окну, за которым стоял серый, туманный день. Он не сказал ни слова, но Морроу не мог не понять смысл его жеста. Яма в земле за этим окном свидетельствовала о том, что Томас Морроу лжет.
«Не верьте ни одному их слову», – сказала Мариана Морроу. И Бовуар не верил.
– У Джулии были дети? – спросил Гамаш у Питера, когда они вышли из леса и медленно направились к «Усадьбе».
– Не было. Даже не знаю, пытались ли они. В нашей семье с детьми неважно обстоят дела, – сказал Питер. – Мы поедаем нашу молодежь.
Гамаш позволил этим словам слиться с туманом.
– Что вы скажете о статуе вашего отца?
Питера ничуть не сбил с толку этот неожиданный вопрос.
– Я и не думал об этом. Ничего не могу вам сказать на сей счет.
– Но это невозможно. У вас должно быть какое-то мнение, хотя бы как у художника.
– Да, как художник могу сказать. Я вижу достоинства этой работы. Автор, несомненно, владеет ремеслом. Неплохо сделано. Но он никогда не видел нашего отца.
Гамаш шел, сцепив за спиной большие руки, переводя взгляд с промокших туфель на приближающийся дом.
– Мой отец никогда не был таким. Он никогда не впадал в грусть, или что уж там изображено на его лице. Он только хмурился – ничего другого. И он никогда в жизни не сутулился. Он был громадный и… и… – Питер взмахнул руками, словно набрасывая это слово. – Громадный. Он убил Джулию.
– Его статуя убила Джулию.
– Нет. Я хочу сказать, он ее убил, перед тем как она уехала. Он забрал ее душу, и он раздавил ее. Он всех нас раздавил. Ведь вы именно это хотели от меня услышать, верно? Почему, вы думаете, ни у кого из нас нет детей? Посмотрите, какие у нас модели для подражания. Вы бы стали на нашем месте заводить детей?
– Но один ребенок все же есть. Бин.
Питер фыркнул.
Гамаш молча ждал.
– Бин не прыгает.
Гамаш остановился – уж слишком неожиданной показалась ему эта цепочка слов, произнесенных его собеседником.
«Бин не прыгает».
– Что? – спросил он.
– Бин не прыгает, – повторил Питер.
С тем же успехом он мог сказать: «Тостер картина велосипед» – смысла не было ни в том, ни в другом.
– Что вы имеете в виду? – спросил Гамаш, вдруг почувствовав себя недоумком.