Камера абсурда
Шрифт:
– И это правильно…
Пиктиримов вернулся в вагончик через полтора часа. Один.
– А где Аленина? – спросила его Ирина.
– Она не придет, – глухо ответил Альберт Андреевич.
– Почему? – как бы между прочим поинтересовался я, хотя то, что нам не удастся побеседовать с Алениной, меня отнюдь не обрадовало.
– У нее после съемок разболелась голова, – сообщил Пиктиримов. – Так бывает…
– Все ясно, – сказала Ирина и выразительно посмотрела на меня. – Она с нами просто не хочет разговаривать. Или боится…
– Не
– Факт, – не согласилась со мной Ирина. – Ну что, убедился?
– В чем? – не понял я ее выпада.
– В том, что отец не виноват? – ответила Ирина. – Он ведь с нами поговорил и рассказал все, о чем ты его спрашивал…
Я промолчал.
– Ну, может, у нее и правда разболелась голова, – не очень уверенно произнес Альберт Андреевич. – Все-таки было отдано много душевных сил, личных переживаний.
– Ага, разболелась, – усмехнулась Ирина. – Она просто боится с нами разговаривать.
– Ну а чего ей нас бояться? – пожал я плечами. – Мы не полиция, не прокуратура. Она может попросту не хотеть с нами говорить. Потому что ни во что нас не ставит…
– Если так, то это она зря, – задумчиво произнесла Ирина.
– А дочь ее, Маша? – задал я вопрос Пиктиримову. – Она на площадке?
– Наверное, – ответил Альберт Андреевич.
– У нее-то, может, голова не разболелась? – спросил я с некоторой надеждой.
– Я понял, – произнес режиссер и исчез.
Вернулся Пиктиримов опять один.
– Что, и у Маши тоже разболелась голова? – не без сарказма спросила отца Ирина.
– Нет, – ответил режиссер. – Впрочем, я не знаю. Знаю только, что она вместе с Алениной уже уехала домой.
– А где они живут, ты знаешь? – спросила Ирина.
– Знаю, – сказал Альберт Андреевич.
– Завтра у тебя съемки есть? – поинтересовалась Ирина.
– Есть, конечно, – ответил Пиктиримов. – Вечерние…
– Отлично. Давай адрес, и мы пошли, – безапелляционно сказала моя подруга, решив и за себя, и за меня, как она это часто проделывала. Впрочем, спрашивать Пиктиримова мне больше было не о чем, и после того, как Альберт Андреевич записал на бумажке адрес Алениной и передал ее дочери, мы попрощались и ушли.
– Сегодня мы к ним не поедем, – сказал я Ирине, когда мы вышли из режиссерского вагончика. – Поскольку нас все равно не примут. Даже если бы у Алениной эта мигрень прошла.
– Конечно, не поедем, – согласилась Ирина. – Поедем к ним завтра. С утречка. Пока дневные заботы еще не вызвали головных болей, – добавила она не без сарказма.
Я промолчал. Потому что перечить девушке было бесполезно.
– Я сегодня ночую у тебя, – так же безапелляционно заявила она.
– Хорошо, – ответил я. Против этого ее решения я ничего не имел против. И даже наоборот.
Глава 3. Несостоявшийся поцелуй, или Допрос второй
– Вставай, соня!
Вот ведь… А мне так хотелось досмотреть до конца этот сон про мое детство и Светку Шилохвостову
Светка то ли почувствовала мое состояние, то ли внутри у нее включилась какая-то природная мудрость, которая имеется у всех женщин любого возраста (ее надо только уметь или хотеть включать), и она взяла инициативу в свои руки, против чего я совершенно не возражал. Мы гуляли по городу, разговаривали об учебе, учителях, о том, что нас ждет, когда мы повзрослеем. Мне было ужасно интересно с ней. Как юному человеку с человеком уже взрослым и опытным, знающим то, чего не ведаю я. Впрочем, наверное, она и была взрослей меня. С девочками всегда так…
Был уже вечер, когда мы прощались. Я проводил ее до дома, и она поцеловала меня в щеку.
– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– За что? – спросил я.
– За прекрасный день, – по-взрослому ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.
Я взял ее за руку, приблизился и потянулся к ней губами. Еще миг, и я поцелую ее, и этот поцелуй свяжет нас крепко-крепко, может, навсегда, чего мне и хотелось в тот момент. Я уже чувствовал ее яблочный запах и нежность бархатистой кожи. Сейчас мои губы коснутся ее щеки, и мы со Светкой уже никогда не расстанемся…
– Вставай, я тебе говорю…
Поцелуя не случилось. Как не случилось тогда, когда я в первый и последний раз провожал Светку Шилохвостову домой… У меня с ней вообще ничего не случилось. А жаль. Могла бы получиться красивая история, которую мы бы потом рассказывали своим детям, а то и внукам. В жизни всегда так – многое из задуманного не случается, словно вмешиваются какие-то внешние силы, неведомые нам.
Я открыл глаза и увидел Ирину. Она была уже одета и держала в руке чашечку кофе.
– Пей кофе, быстро умывайся, одевайся и пошли, – заявила она, и в ее голосе прозвучали знакомые нотки маминого голоса. Мама так безапелляционно говорила, когда собирала меня в ненавистный садик. Конечно, не предлагая сначала испить кофе.
Я сел на постели, принял из рук Ирины чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был горячий, но пить можно. Удивительное дело: как это у Ирины получается именно так, как надо мне и как я больше всего люблю. Я ведь никогда не говорил ей, что мне нравится кофе такой-то температуры и такой-то крепости. Как не говорил и многое другое, что она про меня знала. Вот только откуда?