КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК
Шрифт:
И еще подумала: одна будет обедать завтра и послезавтра? Или - с кем?
Мысль об этом тут же прогнала.
Меню было не в папке, а рекламное, буклетом, для рассылки по квартирам с обещанием бесплатной доставки на дом. Цены Дашу позабавили. Хрустящая утка «Ся Сю Я» стоила тысячу двести. Лягушачьи лапки в кляре - четыреста сорок рубчиков. Ну и так далее. Да, их закусочная была все же для людей… Впрочем, что были для хозяев терема-бункера малиново-пандовые цены? Если бы она закапризничала и заказала на обед галапагосскую черепаху, ей бы и черепаху доставили на подносе. Но уж и с китайскими угощениями был какой-то подвох, за ним мог последовать обрыв, и Даша решила - гулять так гулять! А потому
– Нам велено оберегать ваши нежные пальчики. Вдруг вы их обожжете».
Два дня Даша обедала в одиночестве.
Никто не явился к ней в сотрапезники.
А после китайских удовольствий на серебряной посуде в комнате возникли дама в белой муфте и ее кавалер, скользивший на днях от камня к камню. Ввел их Генерал. Естественно, без биты, но с важностью исполнителя ответственной миссии. То есть теперь дама («Нина Уместнова», - и кивок) была, понятно, без муфты, а в строгом костюме делопроизводителя. И кавалер ее («Ардальон Полосухин, если помните») не развлекал людей колпаком и жилетом с хлястиком, а соизволил быть (или исполнил чужую волю) в смокинге и при черной бабочке.
– Садитесь, Дарья Тарасовна, - предложил Полосухин.
Трое уселись вокруг овального столика. Генерал по протоколу переговоров остался стоять у металлической двери.
– Дарья Тарасовна, - сказал Полосухин, - вы девушка разумная, ко всему прочему выросшая в селе и, стало быть, прагматичная. К тому же вы и милосердная. Но это я так, между прочим… Особые разъяснения вам вряд ли нужны, полагаю, что вы свои жизненные обстоятельства обдумали и выстроили предположения, что с вами может статься дальше. Здесь у вас было для этого время…
– Здесь и в Долбне, - сказала Даша.
– Где?
– замялся Полосухин.
– Ах, в Долбне… Да, и в Долбне. Но здесь-то вам грех ссылаться на некомфорты… Действительно, в Долбне у вас были неприятности. Но уж так получилось. И во многом по причине ваших непониманий. Или даже упрямства.
– Заточение в темнице вы считаете комфортом?
– спросила Даша.
– Помилуйте, Дарья Тарасовна, - удивился Полосухин, - какое такое заточение? Посчитаем: вынужденное и временное одиночество! С ожиданием волшебных дней впереди!
– И что же мне положено сделать, чтобы волшебные дни наступили?
– спросила Даша.
– Подписать бумагу, - сказал Полосухин.
– Желательно кровью. Такие нынче моды. Ниночка, будьте любезны…
Ниночка, если и проявила любезность, то по отношению к деловой папке и к бумаге, из папки извлеченной, а на Дашу она взглянула откровенно зло.
– Что вы на меня так злитесь?
– не выдержала Даша.
– Неужели из-за Сергея Максимовича Прокопьева?
– Не берите в голову! ~ заспешил Полосухин.
– Прочтите бумагу. И подпишите.
Даша просмотрела бумагу. Среди прочей буквенной дребедени с юридическими крючками для нее сразу же ожили значимые слова, они укрупнились, вспыхнули и обожгли ее. «Обязуюсь быть послушной… исполнять желания по первому требованию нижеподписавшегося лица…»
– И что же это за лицо, - спросила Даша, - с первыми требованиями?
– Пока мы не имеем права открывать его!
– вскочил Полосухин.
– И если вы не догадываетесь, кто это, подскажу, что оно не самое худшее на Земле. Оно относится к вам замечательно. Но сначала вы должны подписать документы.
– Я с детства не была послушной, - сказала Даша.
– И никогда не буду послушной.
И она протянула делопроизводителю Уместновой отверженную ею бумагу. Уместнова положила ее в папку и поднялась, будто было объявлено: «Суд идет!». Перестало быть приветливым и лицо Ардальона Полосухина. «А ведь у него на ногах те самые туфли с загнутыми носками!» - сообразила Даша.
– Уговаривать я вас более не стану, - сказал Полосухин.
– Не имею полномочий. И не посчитайте следующие мои слова угрозой. Но как бы вам не пришлось пожалеть о своем выборе. И о своих упрямствах. У вас еще останется несколько дней подумать.
Последним покидал каземат Генерал. Бросил в сторону Даши, не взглянув на нее:
– Дура! Теперь твоя жизнь не будет ни краше, ни веселее…
54
И началось. Первым делом ее лишили поля камней. Предполагаемый металлический ставень пополз вниз, оставив щель высотой в два сантиметра. Потом затворили и щель. Незачем стало тыкать пальцем в кнопки пультов, экраны телевизоров не загорались. Щупачиха выволокла из стенных шкафов дорогие наряды, в каких красавице полагалось ожидать прибытия чудовища с аленьким цветком. К досаде Щупачихи, грубо высказанной, сама она не могла бы походить в этих нарядах - ничего не налезло бы. Взамен Даша получила тряпки, имевшие вид бывавших в употреблении, возможно, и в женских исправительных колониях. Новое белье было исполнено из дрянной синтетики, вызывало зуд и раздражение Дашиной кожи. Отобрали у Даши немногие книги. Для чтения же Щупачиха принесла кипу глянцевых журналов: мол, смотри, какие здесь фифы и какие на них брюлики, сама бы гуляла с ними на равных, если бы не была последней идиоткой. Прежде ей, среди прочего, отчего-то давали читать «Блеск и нищету куртизанок», сочинения Жорж Санд и «Венеру в мехах» Мазоха. Гламурные журналы Даша переворачивала вверх ногами (выходило, вверх ногами фотомоделей) и рассматривала их тупо, от нечего делать.
Состояние безделья хуже всего действовало на нее. Раньше хоть что-то отвлекало Дашу от безделья. Теперь же она, к работе охочая с детских лет, а нынче готовая к самым каторжным трудам, лишь бы забыть о своей доле, осталась существовать в одиночестве с бездельем. Она стонала, ныла от бессилия что-либо изменить. Ни единой возможности сбежать из затвора она не могла отыскать. Походы сквозь гостиную в душ и туалет отменили, ей был вручен горшок с указанием облегчать тяготы организма за ширмой у рукомойника и дыры в полу. «У параши!» - уточнила Щупачиха.
Кое-каким развлечением для Даши стали теперь перепалки и переговоры за стеной Анджеллы-Щупачихи и Генерала. Порой сторожа Дашины играли - в подкидного дурака, в очко, в домино, в нарды, в рулетку (еще в «свободные» Дашины дни с проходами по гостиной из казино было завезено для удовольствий красно-черное колесо с прыгающими шариками). Но чаще Щупачиха и Генерал скучали, пили, видимо, крепкие напитки и принимались обсуждать обстоятельства собственных жизней и всю эту муету, в какую они втравились. Или согласились быть втравленными.