Камеристка
Шрифт:
Таким образом, у моей госпожи талия становилась сорок восемь сантиметров. В ее сорок три года это было удивительно. У мадам Франсины были также узкие бедра и все еще по-юношески упругие небольшие груди.
— Это из-за того, что у меня нет детей, — говорила она. — Но лучше бы у меня была пара маленьких крикунов, ради этого я смирилась бы с несколькими подушечками жира.
Большинство дам, даже несмотря на корсет, выглядели весьма пухлыми: лишние жировые отложения выпирали сверху и снизу корсажа, а талия оставалась все равно слишком широкой.
— Вашу осиную талию, мадам, и сейчас еще каждый мужчина может обхватить двумя ладонями, — похвалила я фигуру моей госпожи.
— Не
— На это у мадам есть камеристка, — строго поучала я ее, — никто и не ждет от дамы, что она будет наклоняться, чтобы завязать себе ленточки на туфельках или поднять носовой платок. Для этого существуют кавалеры, — шутила я. — И быстро бегать вам тоже не нужно.
— Все это замечательно, но ты забываешь, что становится дурно, особенно когда поднимаюсь по лестнице, в любой момент я могу упасть в обморок, и тебе нужно постоянно носить с собой дурацкие флакончики с нюхательной солью. А это вредно для здоровья, — сердито прибавила графиня.
Про себя я считала, что она права. Я была ужасно рада, что никакой этикет не требует от меня этой ежедневной пытки. В ранней юности я еще считала, что должна подражать благородным дамам, и просила демуазель Элену шнуровать меня, пока не перехватывало дыхание. Но свобода движения — это то, что я ценила превыше всего, и поэтому я вскоре отказалась от корсажа.
— Когда провозгласили права человека, забыли освободить женщин от этой муки, — смеялась я.
— Ты совершенно права, Жюльенна, — соглашалась мадам Франсина.
В конце июля 1792 года герцог Брауншвейгский как Верховный главнокомандующий союзных армий Австрии и Пруссии подписал чрезвычайно четко сформулированный манифест.
В нем были ясно определены военные цели союзников:
— Военное предприятие имеет целью покончить со свирепствующей во Франции анархией. Монархию и церковь следует защищать, а также освободить Его величество короля Людовика Шестнадцатого и снова передать ему все его права. Если на дворец Тюильри нападут или даже штурмуют его, или если хоть чем-то оскорбят их величества, в Париже будут введены законы военного времени.
— Ввиду того, какие оскорбления и ограничения своей личной свободы уже претерпели король и его супруга, это звучит довольно абсурдно, — заметили придворные дамы мадам Кампан и мадам дю Плесси.
Вражеские войска выступили в поход и теперь стояли южнее Лилля. Так как Национальное собрание послало все войска на фронт, в Париже остались только швейцарские гвардейцы. Они разбили свой лагерь во дворе дворца Тюильри.
Правительство поспешило поставить под ружье пятьдесят тысяч добровольцев. Приток был огромный. Из Марселя прибыла группа из шестисот санкюлотов. Они принесли с собой новую песню из своего родного города и назвали ее Марсельеза. Вскоре этот жестокий и зажигательный гимн сменила a Ira:
К оружию, граждане, смыкайте ряды. Вперед маршируем мы. Пусть нечистая кровь пропитает борозды наших пашен.В Париже уже шага нельзя было ступить, не услышав эту песню. Все граждане схватились за оружие, напялили красные шапки революционеров и прицепили себе трехцветные кокарды.
Жюльен вернулся тайным служебным ходом в Тюильри.
— Манифест герцога Брауншвейгского не испугал ни одного революционера. Наоборот, все возмущены незаконным притязанием на угрозу санкциями свободолюбивым гражданам. Какое дело этим дуракам до интересов французов? Им приготовили бы дружеский прием. Ха, ха, поджав хвосты и повесив головы, убрались бы они, эти немногие, которых оставили бы в живых, чтобы они у себя дома могли рассказать, как французы справляются со всяким сбродом.
— С обеих сторон теперь процветает хвастовство, брякают саблями, — заключил папаша Сигонье, — очевидно, каждому отчаянно необходимо поднять свой дух.
3 августа 1792 года округа Парижа единогласно объявили о свержении короля.
Законодательному собранию отвели срок в восемь дней, в течение которого оно должно было вынудить Людовика отречься.
— В противном случае грозит серьезное восстание граждан.
Королева была близка к отчаянию, и моя госпожа никак не могла ее успокоить.
Через шесть дней, 9 августа, Законодательное собрание отказалось объявить о свержении короля и избрать Национальный конвент. [70]
Это послужило сигналом для якобинцев и других радикалов, чтобы взять закон в собственные руки.
Представители практически всех парижских округов собрались в отеле де Виль, чтобы назначить новое правительство.
Зазвонили все церковные колокола, создавалась гражданская оборона.
Сантера, предводителя парижских предместий и левого берега Сены, поддержали шестьсот марсельцев и другие революционеры из Бреста. [71]
70
Конвент или Национальный конвент — законодательный орган (фактически наделенный неограниченными полномочиями) во время Великой французской революции (1792–1795). Возник как учредительное собрание, созванное для решения вопроса о новой форме правления для Франции, после объявления «отечества в опасности» и приостановки действия исполнительной власти (то есть власти короля), провозглашенной 10 августа 1792 года.
71
Брест, здесь: город на западе Франции.
— К оружию, граждане! — гремело в душных жарких улочках. Якобинцы приказали ярко осветить весь Париж, и каждая улица, каждая площадь сияла в свете факелов и фонарей.
В Париже вспыхнула новая революция. Прежний городской совет объявили распущенным. Верховного главнокомандующего Национальной гвардией маркиза де Мандата мэр Парижа Петион назначил защищать Тюильри. После того как месье Петиона освободили от его поста и арестовали, маркиза убили, потому что он оказал сопротивление.
Еще до рассвета 10 августа 1792 года — это был день мученика Лаврентия — тысячи вооруженных людей штурмовали центр города.
Мы в Тюильри в ту ночь не сомкнули глаз. Король перед этим проинформировал правительство, что предстоит новая революция, но дворец в любом случае будет защищаться: во дворе дворца расположились девятьсот хорошо вооруженных солдат швейцарской гвардии. Для поддержки и прибыли Рыцари кинжала.
— К сожалению, они уже не та военная сила, на которую можно положиться, — озабоченно говорила моя госпожа, — и только одному Господу Богу известно, смогут ли девятьсот солдат швейцарской гвардии оказать достойное сопротивление толпе в несколько тысяч человек.