Камероны
Шрифт:
Всех их, стоявших на палубе, охватило невероятное возбуждение, даже Мэгги, – сгрудившись на тесной палубе, отведенной для пассажиров, они махали незнакомым людям, которых никогда больше не увидят, и смотрели, как приречные поселки надвигаются и исчезают за кормой. В топках корабля жгли дешевый уголь, и ядовитый дым, выбрасываемый трубой, стлался над их головами.
– Как вы тут выдерживаете? – опросил их какой-то моряк. – Никто сюда и носа не показывает, пока мы не выйдем в открытое море.
– Мы эту дрянь на-гора выдавали, дружище. Мы ее вместе с хлебом ели, –
– Такая уж у нас судьбина, – сказал Роб-Рой, даже уезжая, не можем избавиться от Питманго.
К середине дня они вышли в Фёрт-оф-Клайд и впервые смогли представить себе, что такое открытое море. Это тоже вызвало у них радостное возбуждение и немножко испугало. Ведь минутами они даже теряли из виду берега. В заливе ветер стал сильнее, и дым вместе с запахом гари относило в сторону, так что стало легче дышать.
– Смотрите теперь во все глаза, – предупредил Гиллон свое семейство, – потому что вы в последний раз видите старушку Шотландию.
И все равно они никак не могли полностью осознать, что навсегда порывают с прошлым. До тех пор пока будет существовать Шотландия и пока в ней будут существовать маленькие городки и поселки, населенные людьми, которых они могли понять и которые могли понять их, связь не может быть порвана. На какое-то время земля вообще исчезла из виду, и они решили, что теперь уже все, конец, и им стало грустно, потому что этот конец слишком быстро наступил. А потом справа появился остров Аран – сплошь вересковые пустоши и леса, просторы зеленых пастбищ, над которыми сталкивались разбухшие, точно стельные коровы, облака; при виде всего этого Камероны дружно крикнули «ура», потому что перед ними снова была она, их Шотландия.
– Вы больше нигде не увидите таких краев, – сказал им Гиллон, и в голосе его они услышали гордость. – Это Нагорье.
– А там, откуда ты пришел, тоже так? – спросил Сэнди Боун, и Гиллон кивнул.
– Почему же ты уехал оттуда? – спросил Роб-Рой. – Как мог ты променять такой край на Питманго?
Гиллон выждал и, когда они смотрели на остров, взглянул на Мэгги. Она улыбалась. На какое-то время облака закрыли солнце и море стало зеленое, цвета темной яшмы, каким оно так часто бывало около Стратнейрна.
– Больше Шотландию мы, пожалуй, и не увидим, сказал Гиллон, обращаясь к Эмили.
– А мне все равно, – сказала она.
– И тебе не грустно? – Эмили тревожила его.
– Я надеюсь, что там, куда мы едем, будет лучше. Мне хочется пойти в школу. Я смогу пойти в школу в Америке?
Гиллон вовсе не был уверен, что его детям будет хорошо в Америке, но он оказал:
– Угу, Эмили, ты сможешь пойти в школу.
Когда, поев тушеной баранины – это было самое скверное жаркое из баранины, когда-либо подававшееся на море, заявил Роб-Рой, который разбирался в такого рода вещах, – они вышли на палубу, Аран уже исчез из виду и вокруг было только море.
– Ну, ладно, Шотландия теперь позади, – сказал Эндрью Сэму. – Так что же ты все-таки натворил в шахте «Лорд Файф»?
– Я же тебе сказал.
– А я тебе не верю. Я видел, как ты возвращался домой. Решил устроить там пожар, да? Оставил в шахте какую-нибудь штуковину?
Сэм молчал.
Этакое приспособление с кислотой, которая проедает банку и соединяется с порохом. В шахте сейчас пожар, да? – Сэм по-прежнему не говорил ни слова. – Господи, дружище, я же видел книги, которые ты читал.
Тут Сэм наконец повернулся к Эндрью.
– Угу, собирался устроить пожар. Но не смог, понятно тебе? Я предал вас. Я предал Джема. О, господи, до чего же я никчемный.
Тут Эндрью пришел в крайнее возбуждение.
– Так ты не оставил там коробки? – Сэм отрицательно покачал головой. Эндрью еще никогда не видел своего брата таким печальным – даже после смерти Джемми.
– Хотел оставить. Но что-то меня удержало.
– В том-то и дело, неужели ты не понимаешь этого, Сэм? Камерон не может такое сделать – поджечь шахту. Ты не мог убить людей, которые находятся там, под землей, Сэм. Ведь сотни людей лишились бы работы. Не одна семья была бы разрушена. Ты не мог этого сделать, Сэм.
– А вот Джем это бы сделал, – сказал Сэм. – Он бы спустился в шахту и свершил правосудие. – Но Эндрью упорно продолжал качать головой, и постепенно Сэм успокоился: он начал понимать, что Эндрью прав. – Знаешь, что я тебе скажу? Мне до смерти надоело быть Камероном. Можешь ты это понять?
– Угу. А знаешь, что я тебе скажу? Ничего ты поделать тут не можешь.
Если погода продержится, Гиллон знал, что они еще увидят в последний раз берега Шотландии, и в самом деле в сумерках, при свете позднего вечернего солнца, из моря вдруг возникли отвесные уступы Кинтайра, точно гигантские суда, двигавшиеся на них.
– Пошлем последний привет Шотландии! – громко возгласил Гиллон, и все семейство, пробудившись от сна, высыпало на палубу.
Смотреть было особенно не на что, но все же это было последнее, самое последнее «прости», и потому это было важно. Под высокими скалами приютилась рыбацкая деревушка, и капитан выпустил пар сквозь гудок и прогудел. По всей вероятности, это уже стало обычаем – салют крайней точке Шотландии, прежде чем проститься с ней. По спине Гиллона пробежал холодок.
– А вы знаете, у вашей семьи есть девиз, – сообщил Гиллон своим. Они продолжали смотреть на Шотландию, исчезавшую за бортом, но слушали его.
Он произнес девиз сначала по-гэльски, довольный тем, что еще может это произнести, вспоминая, какую борьбу выдержал с отцом, когда тот заставлял его учить непонятную фразу. Никто никогда не объяснял ему значения каждого слова – просто надо было затвердить их, как попугай.
– Chlanna nan con thigibh a so's gheibh sibh feoil.
И снова все поразились отцу.
– «Сыны собачьи, придите сюда и обрастите мясом».
Это никому из них ничего не говорило и, однако, означало что-то важное. Они ведь уже обросли однажды мясом и потеряли его и теперь пустились в путь, чтобы снова им обрасти. – Почему ты никогда раньше этого не говорил? – спросила его Мэгги.