Камкурт. Хроники Тай-Шин
Шрифт:
— Ты кто?… — прохрипел Мальцев, которого даже развеселило это сравнение, — Харон?
Незнакомец не ответил. Он только лишь поднял взгляд чуть выше линии валунов, окаймляющих залив, словно прислушиваясь к чему-то, происходящему там, за каменной грядой, в тайге.
— Ты кто? — повторил вопрос Мальцев и сделал неудачную попытку встать, заваливаясь назад. — Ты пришел за нами?
Незнакомец опять посмотрел на него своим пустым взглядом, и еле заметно отрицательно покачал головой.
— Ты реальный или ты мне кажешься? — Мальцев опять попробовал встать, и выпрямился, покачиваясь и еле удерживаясь на ногах. — Зачем ты здесь?
В чертах незнакомца по-прежнему не было никаких эмоций. Однако на этот раз он заговорил. Его голос был гулким, словно доносился из глубокого колодца.
— Я пришел к вам.
Мальцев опять усмехнулся. Его даже уже не пугал мысль о возможном сумасшествии. Сейчас уже это все не имело значения. Ирина мертва. Он, скорее всего, если уже не мертв, то тоже скоро присоединиться к ней.
— Зачем?
Незнакомец обернулся и посмотрел в небо, на темную грозовую тучу, выплывавшую из-за гор на противоположном берегу реки.
— Скоро будет гроза.
Словно в подтверждение его слов вдалеке басовито громыхнул гром.
— Вам нужно беречь огонь, если хотите выжить.
Мальцев хрипло засмеялся.
— Выжить? А зачем? Выжить… — он кивнул на неподвижное тело жены, — Кому теперь это надо? Все кончено.
Незнакомец равнодушно пожал плечами, словно выражая свою безучастность к происходящему. Он опять посмотрел на грозовую тучу, и, повернувшись, пошел к воде.
— Эй… — хрипло крикнул Мальцев и махнул ему вслед рукой, словно пытаясь остановить свое последнее видение, — Не уходи. Постой! Харон!
Он сипло и безумно захохотал вслед этому забавному персонажу-галлюцинации, который шел прямо к воде, словно намереваясь нырнуть в ледяные волны этой необузданной реки, оставляя за собой на песке ровную цепочку знакомых следов.
Спустя некоторое время очнулась Ирина. Мальцев смеялся и плакал, а супруга сначала никак не могла понять, где она, а затем изумленно смотрела на возбужденного мужа, который что-то невнятно рассказывал ей про какого-то Харона и целовал ее онемевшие руки. Когда его буйство прекратилось, и он проводил ее, поддерживая, до спасительного убежища в основании больших валунов, начался дождь. Владислав успел принести несколько тлеющих углей из костровища и два или три сухих полена, оставшихся из всего стратегического запаса дров. Огонь был спасен на какое-то время, которое целиком и полностью зависело от милости разбушевавшейся стихии, обрушившейся сверху плотной стеной безжалостного дождя.
Произошел какой-то перелом в их состоянии. Видимо включились резервные возможности организма, позволившие им почувствовать себя немного лучше. Во всяком случае, они снова могли передвигаться и обеспечивать себя дровами и пищей в виде ягод и грибов, которых было на редкость много в округе. Это давало надежду на то, что они могут продержаться еще несколько дней. Или продлить себе мучение.
Всю ночь за каменной стеной раздавались самые жуткие на свете звуки. Хрустели сучья, гудела под чьими-то тяжелыми шагами земля, и сотрясали прозрачный ночной воздух сопение и храп. Медведь. Этот неугомонный убийца все-таки нашел их. Мальцевы отчаянно побросали в костер сухие ветки, которые Владиславу удалось принести из леса уже поздним вечером. Огонь благодарно принял это подношение и грозно трещал, словно отгоняя от двух безгранично преданных ему людей незваного ночного визитера. В усыпанном мириадами ярких звезд темном небе отрешенно светила огромная луна и через весь небосвод тянулся похожий на дымчатую дорожку от костра величавый Млечный Путь.
Медведь нервничал. Иногда он нервно ерзал на одном месте, утробно рыча, а иногда даже опирался на камни, скребя по ним огромными когтями, словно раздумывая, стоит или не стоит напрягать свои силы и преодолевать эту, отделяющую его от ослабевшей добычи, каменную преграду. Мальцевы прижались друг к другу, боясь не то что пошевелиться, но даже дышать. Им казалось, что даже звук их сердец выдает их присутствие. Их сознания сжались до размеров крохотных точек, затаившихся в самых дальних уголках разума. Все ужасы недельной давности снова ожили в памяти, обостряя до предела все чувства и впрыскивая в кровь настолько избыточное количество адреналина, что оно просто делало невозможным любое движение. И даже если бы зверь решил штурмовать в принципе незначительную для него преграду, что, по непонятной причине, он до сих пор не делал, Владислав просто не смог бы ему сопротивляться, пуская в ход ставшие бесполезными сейчас остро отточенные деревянные копья, лежавшие около его ног. Близость самого грозного хищника сибирской тайги парализовала саму возможность что-либо делать. Оставалось только сидеть и ждать чем закончится вся эта, переполненная трагическим динамизмом, мистерия.
Зверь вдруг зарычал пронзительно и протяжно. Затем посопел немного и, судя по звукам, наконец, удалился. Владислав замер пытаясь определить его местонахождение, но из-за шума реки невозможно было разобрать, что происходило всего в нескольких метрах от них, за каменной стеной естественного происхождения. Воображение рисовало Мальцеву одну картину страшнее другой. Ему казалось что медведь, используя свое звериное чутье, нашел наиболее приемлемый для себя путь до своей добычи, и сейчас он обрушиться на них сверху многокилограммовой тушей, свирепо терзая несопротивляющихся жертв своими беспощадными саблеобразными зубами.
— Он ушел? — тихо прошептала Ирина. От испуга она начала немного заикаться, и все силилась выговорить еще что-то, но, видимо не найдя в себе силы, просто замолчала до крови закусывая дрожащие губы. Владислав только сейчас заметил, что их тела сотрясает крупная дрожь — «отходняк» после адреналинового отравления, нервная перегрузка, заставляющая перенастраивать все психосоматические связи внутри охваченного паникой тела.
— Да, ушел. Он ушел Ириша, ушел…
Он затравлено осмотрелся, все еще ожидая появления зверя откуда-нибудь со стороны реки. В этом случае он должен закрыть Ирину от приближения безжалостного убийцы, сократить мучительные моменты ужаса перед неминуемой гибелью. Дрожащие руки прижали лицо супруги к своей груди, а губы механически бормотали отвлекающие фразы:
— Он ушел. Ушел. Все. Все закончилось…
Песчаный пляж был как на ладони — луна заливала все вокруг пронзительно ярким светом. Смотря туда, Мальцев еще раз сильно вздрогнул, словно его пробило высоковольтным электрическим зарядом. Ирина прижалась к нему крепче, жалобно заскулив:
— Что? Что? Он?
Но муж лишь еще крепче прижал ее к себе, успокаивающе гладя по спине.
— Нет-нет. Нет… Это не он. Не он…
Мальцев не хотел, чтобы жена увидела его. Не потому что это могло напугать ее еще больше чем медведь. Просто он боялся, что она как раз ничего не увидит, а это обстоятельство могло окончательно подорвать в нем остатки благоразумия и еще хоть какого-то трезвомыслия, жизненно необходимого им обоим в сложившихся обстоятельствах. Признаться честно, он думал, что этого не может быть. Что это следствие миновавшего их кризиса, порождение его фантазии. Однако четкий силуэт человека отчетливо выделялся на фоне мерцающей в лунном сиянии воды. Харон сидел около самой реки, сложив перед собой ноги на манер индейских вождей, и все так же отрешенно наблюдая за происходящим. Галлюцинации продолжались.
Он появлялся внезапно, впрочем, как и внезапно исчезал. Ничего иного от приведения Мальцев и не ожидал. Он даже привык к этому странному фантому, скрашивающему его одиночество во время ночных дежурств. Ирина была совсем плоха, и ему приходилось следить за ее сном, тревожно прислушиваясь к хриплому неровному дыханию, меняя холодные компрессы из фрагментов своей рубашки, которыми он обкладывал грудь и лицо жены. Харон не мешал ему. Лысый незнакомец либо молча сидел рядом, отрешенно наблюдая за действиями ночного сторожа, либо вдруг начинал тихо и нудно рассказывать ему о чем-то, для Владислава совершенно непонятном. Было в этом что-то жуткое и совершенно безумное. Поначалу Мальцева даже веселили беседы с порождением своей больной фантазии. Это напоминало отчаянное веселье перед смертью, когда все уже переставало иметь значение и напоминало финальную истерику. Но потом, прислушиваясь к бормотанию своего необычного собеседника, Владислав понял, что тот не просто уводит его своими разговорами в окончательную пучину сумасшествия. В его словах было что-то… необычное, малопонятное, и в то же время очень важное. Иногда Ирина просыпалась и тревожно шептала: