Камни его родины
Шрифт:
– Наша фирма не может взяться за этот проект, – сказал Рафф.
– Как не может? – Винс перевел глаза с Трой на Раффа. – Рафф... – Теперь в его голосе звучала ярость. – Мы с тобой, кажется, архитекторы и поэтому отвечаем за архитектуру, а не за мораль, или этику, или политику...
– Это вещи связанные. Особенно в данном случае, – ответил Рафф. – И я не допущу, чтобы такой гнусный проект красовался на чертежных досках в той самой конторе, где работаю я.
– Я ухожу, Винс, – сказал Милвин, открывая наружную дверь.
– Флойд, – сказал Винс, – все это... Послушайте, Флойд,
Оттолкнув Раффа, Трой выбежала на площадку.
– Нет, я имела в виду, именно Флойда имела в виду. – Лицо у нее судорожно подергивалось. – И если вы, Флойд, не откажетесь от этой мысли, я предпочитаю больше никогда с вами не встречаться!
В это время Винс торопливо выпроваживал Милвина.
Не успел Рафф опомниться, как Трой схватила его за РУку и уткнулась лицом в его плечо. Он услышал заглушенное рыдание, она еще крепче вцепилась в его руку, потом утихла.
– Трой... – Он неловко погладил ее по голове.
Она отошла в сторону, затем подняла на него влажные потемневшие от гнева глаза:
– Ох, какая я дура! Спасибо, Рафф.
Она быстро прошла мимо него в спальню. Дверь тихо закрылась.
Рафф стоял, глядя ей вслед. Он думал не о последствиях того, что случилось несколько минут назад, а о Трой о ее неожиданной, страстной отповеди Милвину и Винсу, отповеди, которая поднялась над светской болтовней и превратилась в действие.
Он неподвижно стоял у перил. Да, Трой честна и непосредственна. Рафф был ошеломлен и пристыжен этой простой истиной.
В понедельник утром Рафф, Эбби и Лем Херши встретились на втором этаже Тринити-банка с Джозефом Саллочини – производителем работ. Они медленно прохаживались по грубым бетонным плитам перекрытия, окруженные сложным переплетом стальных колонн и балок, из которых постепенно складывался остов будущего здания. Октябрь подходил к концу, и дул резкий ветер – первый предвестник зимы. У Раффа под пиджаком был надет кирпичного цвета свитер, Эбби пришел в сером пальто. Винса еще не было в конторе, когда Саллочини (или попросту «Салли») вызвал их по телефону: необходимо было решить вопрос об изменении толщины перекрытия во втором этаже. Строительный комитет банка в последнюю минуту отказался от материала, запроектированного для покрытия полов, новый же материал был неоднороден по толщине. Поэтому требовалось кое-где нарастить слой на уже уложенные плиты, а кое-где снять, иначе полы вышли бы неровные.
Четверо мужчин ходили взад и вперед, обсуждая этот вопрос. Временами им приходилось кричать, так как с третьего этажа доносился страшный грохот: там собирали и устанавливали на место армированные колонны и стальную опалубку для бетонного перекрытия. Когда решение было принято, Лем Херши помчался в контору, а Саллочини отправился отдавать распоряжения десятникам: плотнику и сварщику.
Джозеф Саллочини, человек посторонний, конечно не заметил никаких следов вчерашней размолвки между
Раффом и Эбби. Но как только Рафф начал спускаться по лестнице, Эбби сказал:
– Мне хотелось бы поговорить с тобой, прежде чем мы вернемся в контору.
А Рафф ответил:
– Мне хотелось бы поговорить с тобой, Эбби, прежде чем мы вернемся в контору.
Внизу они зашли в наскоро сколоченную дощатую будку, служившую Саллочини конторой и судебной палатой. Синьки, развешенные на нештукатуренных стенах, керосиновая печка, накладные на гвоздиках и обычная коллекция рекламных календарей с голыми розовыми красотками.
– Я звонил тебе всю ночь, – прикрыв дверь, сразу начал Эбби. – Но тебя не было ни в два, ни в три, ни в начале пятого.
Рафф потер воспаленные после бессонной ночи глаза: ему пришлось отвозить Феби Данн в Нью-Йорк, потому что они прозевали последний поезд. Сам виноват, конечно: засиделся с ней в придорожном ресторанчике, попивая кофе и беседуя. Хотя Эб, совершенно утративший равновесие, вряд ли поверил бы этому, говорили они главным образом о нем.
Рафф так отупел от усталости, что заявил:
– Я готов отчитаться перед тобой во всех подробностях, когда у нас будет больше времени. А сейчас, Эбби, я хочу знать, как мы поступим с Винсом. С проектом Милвина.
Но Эбби был непреклонен.
– Я предпочел бы, чтобы ты не проявлял такой сверхъестественной заботы о Феби. – Он вопросительно посмотрел на Раффа. – Сколько времени ты провел там? У нее?
Рафф подошел к печке и стал греть руки.
– Сколько времени? – повторил Эбби.
– Я спал с ней, – с бессмысленной жестокостью сказал Рафф. – А потом мы завтракали в ее постели, укрывшись леопардовой шкурой, и я вовсе не вернулся сегодня в Тоунтон, а Феби не пошла на работу, и ее УВОЛИЛИ. Господи боже мой, возьмешь ты наконец себя в руки? Нам нужно выяснить нашу точку зрения на...
– Почему ты не позвонил мне с вокзала? – перебил Эбби. – Я сам отвез бы ее.
– Как же, отвез бы! Ты ведь у нас джентльмен. Ты, чего доброго, испугался бы, что скомпрометируешь ее. Слушай, Эбби, я очень устал, нам нужно поскорее вернуться в контору и кончить чертежи бара. Так что давай решать, как быть с этим грязным милвиновским делом. – Он старался избежать разговора о Феби только потому что Эб слишком уж уверен в его особом интересе к ней; любые объяснения и оправдания только укрепят эту уверенность. Ревность совершенно ослепила Эба.
– Что она сказала? – спросил Эбби, бросая на Раффа пристальный, недобрый взгляд.
– Что? – Рафф раздраженно потер глаза: он спал всего три часа, потому что рано утром необходимо было дозвониться в Детройт, к доктору Рудольфу Майеру, который не подавал никаких признаков жизни. Ему ответили по телефону, что Майер все еще на какой-то врачебной конференции в Чикаго. В восемь Рафф был уже в конторе – он очень торопился с перестройкой бара Корки. А сейчас следовало определить позицию по отношению – к Винсу. После вчерашней злобной стычки и взаимных обвинений в их отношениях образовалась такая брешь, которую нелегко заделать. Когда Саллочини позвонил насчет полов, Рафф с радостью ухватился за возможность уйти из конторы, где царила томительная атмосфера враждебности, к тому же тщательно скрываемой из-за присутствия Лема Херши и Сью Коллинз.