Камни его родины
Шрифт:
В общем, все эти маневры сошли отлично. Они облегчили совесть Винса и польстили его тщеславию: Рафф Блум и Эбби начали относиться к нему с большим уважением, Трой тоже была довольна, и ее отношение к нему явно улучшилось.
С тех пор он только дважды встречался с Пэт Милвин. Оба раза в ноябре, на Пятьдесят Седьмой улице в Ист-Сайде: там жила сестра Пэт, которая как раз в это время уехала на Виргинские острова. После этого Винс сознательно воздерживался от свиданий с Пэт. Не станет он с ней встречаться. Вот разве что в будущий четверг. Да и то, может быть, ничего не выйдет, поскольку ему нужно быть Нью-Йорке на специальной выставке новой
К четвергу не осталось и следа от снегопада, одевшего толстым покровом Тоунтон и его окрестности. Снегоочистители со всего штата начисто выскребли дороги, и лишь на лесистых северных склонах холмов еще белели пятна сугробов.
Эбби оторвался от чертежа и взглянул в окно: безоблачное небо сверкало такой ясной голубизной, какая бывает только в погожий зимний день. Вот бы такая погода была и завтра, когда он поедет в Нью-Йорк. Он хотел ехать сегодня, но не смог: сегодня у Винса Коула дела в Нью-Йорке.
Эбби раскатал чистый лист кальки, приколол его поверх наброска тоунтонского Дворца искусств и ремесел и снова начал чертить.
Пожалуй, Эбби никогда еще не относился к своей работе и вообще к жизни так оптимистично, как в эту минуту. Конечно, он понимал, что это ощущение может оказаться недолговечным. Неважно. Его теперешнее настроение, если изобразить его графически, имело бы вид пика, вздымающегося над равниной той ночи, когда у Нины был припадок, когда он вбежал в ванную и остановился, потрясенный видом своей тлеющей, окутанной вонючим дымом одежды.
Да, сегодня он чувствовал себя как человек, добравшийся до вершины. Возросшая близость между компаньонами, их ежедневные завтраки, во время которых они подолгу обсуждали свои проекты, их беседы после работы, когда они изучали и критиковали чертежи друг друга, задавали вопросы, делились соображениями (даже Рафф, показывая чертежи дома Вертенсонов, прислушивался к их советам и принял одно предложение Винса), – словом, все это – и отношения компаньонов и дела фирмы, идущие в гору, – было для Эбби источником горделивой радости.
С основанием или без основания, свои удачи он приписывал Феби Данн; действительно, ее появление в его жизни как бы знаменовало новый расцвет всех его надежд. Стоило ему избавиться от страха, что Рафф Блум отобьет у него эту девушку, как в нем воскресла уверенность в своих силах.
В то же время Эб отлично понимал, что без поддержки Феби и постоянной придирчивой критики Раф-фа ему никогда не удалось бы найти свой путь в архитектуре.
Он открыл этот путь в воскресный вечер, несколько недель назад, сразу после того, как Рафф согласился снова переехать к нему. Эб настаивал на этом не только потому, что знал, как плохи денежные дела Раффа из-за расходов на Джулию: он хотел все время быть с Раффом, хотел вернуть их дружбе прежнюю теплоту и остановить медленно нарастающее отчуждение, вызванное тем, что, по мнению Раффа, он превратился в малодушного сноба, набитого предрассудками, которые вдруг выплыли наружу во время милвиновской истории. Эбби считал, что, только добившись возвращения Раффа, он сможет доказать ему, что действовал и говорил тогда под влиянием страха, недоверия и ревности...
Эб хорошо помнил то воскресенье, когда началась новая эра в его жизни. Они провели весь вечер втроем, пили, ничем не закусывая, а потом Рафф и Феби обрушились на него.
Был уже одиннадцатый час. Они сидели в кабинете Эба, рядом со спальней. Эб разлил по бокалам остаток мартини, в котором уже растаял лед, и сказал, что будущей весной, видимо, продаст дом.
– Если только, – обратился он к Феби, – вы не собираетесь поселиться здесь со временем.
– Упаси меня бог! – с нарочитым ужасом воскликнула Феби. Она курила, откинувшись на спинку кушетки. На ней было самодельное бирюзовое ожерелье из камней причудливой формы, цвет которых создавал, по мнению Эба, поистине драматический контраст с ее бледным лицом и блестящими черными волосами. – Я бы, кажется, предпочла самый стандартный дом в колониальном стиле.
– Разве вы не знаете, что Эбби согласен на любой стиль, даже Миса ван дер Джонсона [50] , только бы это не был стиль Остина?
– А мне требуется только Остин и только в чистом виде! – засмеялась Феби.
– Хотел бы я знать, что это такое – Остин в чистом виде? – сказал Эб, вставая и направляясь к чертежной доске. Он принес альбом для эскизов и обстоятельно, смакуя каждую деталь, принялся обсуждать с Феби, каким будет их будущий дом. Рафф молча наблюдал за ними. Набросав план дома, Эб снова подошел к доске.
50
1 Шутки ради Рафф соединяет имена двух наиболее левых и популярных в те годы архитекторов Миса ван дер РОЭ и Филипа Джонсона.
– Дом получается волшебный! – услышал он, как шепнула Феби Раффу.
Положив кальку на план, Эбби легко, без размышлений и даже посмеиваясь над собой, небрежными штрихами начертил дом в виде опрокинутой буквы Г. У левого крыла крыша была крутая, двухскатная, с фронтоном; стену гармонично делили белые четырехдюймовые деревянные брусья, пространство между которыми было застеклено. Правое крыло, длинное, низкое, с односкатной кровлей, делилось на четыре огромные стеклянные секции такими же белыми стойками. На пересечении коньков обеих крыш высилась кирпичная труба.
По существу это была адаптация типичных новоанглийских архитектурных форм – здание, совмещающее жилой дом с амбаром и сараем. Эбби отошел на шаг и, качая головой, смотрел на чертеж, в котором сочетались такие привычные, традиционные элементы.
– Провалиться мне на месте, Эбби! – пьяно забасил за его спиной Рафф. – Вот это дом, самый что ни на есть твой, остиновский, точно такой, в каком тебе положено жить! Такого ты нигде и никогда еще не строил!
Внимательно посмотрев на чертеж, Феби взволнованно провела рукой по челке.
– Оно самое, Эб! Чудесно! В самую точку!
Эб все еще пренебрежительно глядел на свое произведение, в котором архитектурные элементы колониальной эры так откровенно сливались с элементами эры стекла.
Но когда рано утром он снова вошел в кабинет и остановился перед доской, на которой лежал вчерашний чертеж, лицо его непроизвольно расплылось в самодовольной улыбке. Потом явился Рафф и тоже подошел к доске и долго, не говоря ни слова, изучал чертеж.
– Знаешь, Эбби, – сказал он наконец, – мне кажется, такой вот способ архитектурного мышления, или ощущения, если хочешь, для тебя самый перспективный. Должно быть, Феби именно это имела в виду, когда сказала: «Остин в чистом виде». И она права.