Камуфлет
Шрифт:
Пальто и шляпы, зонты, трости, тулуп Глафиры и даже детские курточки покрывали пол. А ковровая дорожка, вывернутая наизнанку, торчала забором. Хозяин квартиры осторожно переступил через тряпичные кучи в коридоре и вошел в комнаты.
Под каблуками захрустели осколки, его приветствовал образцовый разгром. Все, что могло быть сорвано со стен, выброшено из ящиков и выпотрошено из подушек, громоздилось пейзажем после битвы. Чтобы иллюзия боя стала окончательной, все это следовало поджечь.
Хозяйственные потери тронули мало, чего-то подобного следовало
Действовать следовало немедленно. Ванзаров влетел в изувеченную кухню, подобрал попавшуюся кастрюлю, наполнил доверху и очутился рядом с женой. Ледяной поток в лицо оглушил, но заставил очнуться. Софья Петровна придушенно застонала, шевельнулась и нашла мутным взглядом мужа:
– Ушли?..
Родион Георгиевич подхватил мокрое тело, перенес на диван, изрезанный, но еще крепкий, и принялся мять ушные раковины, затылок, растер шейную ямку, плечи и легонько хлопнул по щекам. Софья Петровна посмотрела осмысленно и произнесла лишь:
– Родион…
Началась целительная истерика. Но кризис миновал счастливо. Через четверть часа Софья окончательно пришла в себя, выплакав и обрывками фраз описав, как одинаковые господа совершали обыск в доме и все время грозили ей тюрьмой, дочки остались под присмотром Глафиры, а она держалась до последнего, но не помнит, как осталась одна, и как… Не будем упиваться страданием женщины.
Наконец стакан с привычными каплями выпит до дна, а Родион Георгиевич устроился прямо на ковре, у изголовья.
– Вы пережили суровые испытания, но могу ли знать, как на исповеди, что делали вчера утром с фести до полудня? – ласково спросил он.
Госпожа Ванзарова всхлипнула:
– И ты мне не веришь? Ну почему? Я же объяснила: встала около полудня, прогулялась в саду, потом пошла на веранду, потом Глафира пришла с девочками…
– Вы были утром одна?
– Да, была…
– И вас никто не видел?
– У меня все теперь перепуталось в голове…
Дело объяснялось бы провокацией охранки и удачным забросом аркана на его шею, если бы в сундуке не было «обрубка». И если бы не нашли Одоленского с разодранным горлом. И если бы не содал С.П.В. Как это ни абсурдно, но верить в невиновность жены надо даже вопреки очевидным уликам.
– Что со мной будет? – Софья постаралась заглянуть мужу в глаза.
– Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает. Я сделаю все.
– Даже после того… Ну, того, что я тебе сказала?
– Вы мать моих детей.
Софья Петровна спустила ноги с дивана, села прямо, как могла, и попыталась вздернуть подбородок подобающе гордо:
– Родион, я должна сознаться…
– Хватит ли для этого сил?
– Да, хочу это сделать
– Извольте.
– Я солгала.
Родион Георгиевич исключительно спокойно спросил:
– И в чем же?
– Наговорив гадостей, незаслуженных оскорблений. Ты хороший и честный человек, я была не права.
– Благодарю вас…
– Но я увлечена другим.
– Это уже не имеет значения… – с некоторым облегчением проговорил обманутый муж. – Все равно буду зафифать вас.
– Пойми, это больше, чем дачный флирт. Огромное чувство захватило меня всю.
– Не хочу огорчать, но роман окончен. Князь Одоленский сегодня утром… скончался, – Родион Георгиевич милосердно опустил подробности.
– При чем здесь какой-то Одоленский? Не знаю никакого Одоленского!
Повадки и ужимки лучшей половины были изучены до мелочей. И потому следовало признать: не юлит. Видимо, она действительно незнакома с князем. Тогда с кем? И тут Родион Георгиевич не нашел ничего лучшего, как брякнуть:
– Кто же твой любовник?
Софья Петровна вскочила, хоть и покачнулась, оправила мокрые волосы.
– Не смейте говорить мне подобные гадости! – бросила она с достоинством королевы, идущей на плаху, и, спотыкаясь, гордо удалилась.
А коллежский советник ощутил тяжесть. Груз имел вид совершенно нематериальный, назывался «Выбор между долгом и обстоятельствами», но к стенке припер покрепче оглобли. Не хотелось, но требовалось немедленно заглянуть в кое-какую комнатку.
Августа 7-го дня, лета 1905, около часу, +25 °C.
Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28
Доподлинных сведений о ней мало. Хотя всякий чиновник, даже затрапезного чина, полушепотом и с оглядкой клялся, что был там. Причем каждый описывал по-своему. Говорят, что выглядит она чрезвычайно просто: не каморка, а чулан даже, без окон, всегда темная и затхлая, из мебели – шкафы-картотеки, рабочий столик с лампой и скрипучий стул, ни сейфа, ни тайника. Шепчутся, что попасть в нее можно через кабинет директора Департамента полиции, да и то если отодвинуть нужную портьеру, за которой скрывается гладкая, без ручки, дверь, оклеенная обоями в цвет стен. А ключ хранится у Самого, передается в руки преемнику. Что ж скрывается там?
В середине прошлого века в Министерстве внутренних дел явилась особая картотека, в которую стали собирать донесения филеров, полицейских, городовых, врачей, прислуги, тайных агентов, дворников и доносы честных горожан, касающиеся только одного предмета: мужеложцев столицы. Невзирая на их общественное положение – от актеришки до министра.
К заведенному делу прикладывалась фотографическая карточка, подробный список любовников и друзей, как бывших, так и нынешних, описывались даты и места встреч. А еще с канцелярской прямотой сообщалось об интимных пристрастиях и способах их удовлетворения.