Камуфлет
Шрифт:
– Госпожа Берс! – В голосе Ванзарова загремел гром Фемиды, или кто у них на Олимпе отвечает за молнии. – Уголовное уложение Российской империи определяет наказание за недозволенную слежку за государственным чиновником в виде трех лет тюрьмы или года каторги. Параграф девятьсот восемьдесят три, часть вторая. Поздравляю, доигрались.
Что скрывать, даже ротмистр поверил. Мечислав Николаевич раз в месяц заставлял себя читать свод законов, но тут же засыпал. А барышня так и вовсе задрожала, как в проруби.
– Слежка за коллежским
– Не надо в камеру… – в ужасе прошептала Антонина.
В самый неподходящий момент заглянул дежурный: коллежский асессор Берс просит срочно принять его.
Пришлось спрятать молнии в колчан.
Николай Карлович торопливо вошел в кабинет и застыл, уставившись на пленницу.
– Что вы здесь делаете? – проговорил он, тяжело дыша.
Кандидатка в арестанты с немой мольбой посмотрела на Ванзарова, но мучитель не сжалился:
– Антонина Ильинична изволят заниматься частным сыском, попросту филерит за мной. Так мы рефили голубицу вафу за рефетку спровадить. Не возражаете?
Берс, и так раскрасневшийся, побагровел. Однако ему хватило выдержки на то, чтобы принести глубочайшие извинения и испросить дозволения выставить оскандалившуюся родственницу за дверь. Антонина покинула кабинет, уныло протирая стекла очков и надув губки. А дядя ее без сил рухнул на стул.
– Никак от зоологического сада бежали? – спросил Родион Георгиевич, подавая воду.
Между глотками выяснилось, что нанятый извозчик въехал в империал, сломал ось, взять другого не получилось, и Берс действительно бежал, но лишь от Дворцового моста.
– Там его не было… – осушив стакан, выдохнул Николай Карлович. – Но я разузнал фамилию «Аякса»…
– Уж не томите нас с ротмистром.
– Меншиков.
Последняя буква совпала. Выходит, К.В.М. расшифрован. Завтра откроется адресный стол полиции, и верный содал к вечеру будет давать показания. А там, глядишь, и вся «Первая кровь» сыщется. Остается мелочь: найти, что ему предъявить. Ну, хоть крошку фульмината ртути.
– Я так понял, служит он при дворе, в канцелярии, кажется, – добавил Берс.
Телефонный справочник канцелярии двора Его Императорского Величества со списком всех служащих, даже не имевших телефонного аппарата, был немедленно извлечен с полки и перелистан. Господин Меншиков, оказывается, имел чин штабс-ротмистра, но не простого, а… инженерного. И самое любопытное, служил в отряде охраны Е.И.В., и не просто стражником, а помощником начальника отряда. То есть самого Ягужинского.
Джуранский, дисциплинированно молчавший, приметил, что начальник его еле заметно дернулся. Как будто собрался бежать, но вспомнил, что сапоги дома забыл. Лишь усы выдали предательским шевелением. Мечислав Николаевич изучил повадки командира: «превосходительство» бьет копытом в нетерпении!
Между тем Родион Георгиевич как ни в чем не бывало уселся около Берса и невинным образом подавил зевок:
– Устал я что-то, Николай Карлович. Да и вы, наверное, набегались?
– Вовсе нет…
– Тогда скажите, где найти господина Менфикова прямо сейчас. Вспомните любую мелочь, привычки. Где может проводить воскресный вечер? В бане был, теперь в опере?
Берс беззвучно пошевелил губами и вдруг резко вскочил:
– Наверняка в «Иллюзионе»! Там сейчас последний сеанс.
– Готовы его опознать?
– Располагайте мной!
Ротмистр не стал дожидаться команды, а сразу побежал за пролеткой.
Берс, испросив минутку, чтобы устроить племяннице головомойку, исчез в коридоре. А Родион Георгиевич отпер сейф и отправил в карман личный браунинг. Что случалось лишь в исключительных случаях.
Августа 7-го дня, лета 1905, в то же время, +24 °C.
Типография газеты «Новое время», Эртелев переулок, 6
Время такое исключительное! Воскресный вечер, когда самый распоследний приказчик надевает лучшее и идет гулять по Невскому, для наборщиков – горячая пора. В типографии сущий ад. Каждую минуту вбегают запоздавшие репортеришки, впихивают статейки, кричат и убегают, главный требует верстки, как назло, в набранном тексте корректоры раскапывают злокозненные ошибки, еще полагается подписать у цензора, оттиски фотографий выходят блекло, рекламное объявление зубоврачебного кабинета забыли вставить. Все орут, всем все надо в ту же секунду, а стрелка часов неумолимо приближается к часу, когда набранные полосы утреннего выпуска должны встать на печатный станок.
Среди кутерьмы сохранял невозмутимое спокойствие только один человек: Игнат Филиппович Проскурин. Старый и уважаемый печатник делал свое дело ровно, верно и без спешки. В заготовленную рамку статьи молниеносно сажал кегли свинцовых буковок, причем за долгие годы научился читать слова в зеркальном виде, как обычную страницу.
Проскурин сверстал колонку объявлений, когда подскочил помощник редактора, мальчишка, взятый с неделю.
– Филипыч, срочно в номер! – крикнул сопливый газетчик, размахивая бумажкой. – Сыщите местечко в объявлениях. Заголовок – кеглем полдюйма.
Наборщик нахмурился, что за срочность такая, но машинописный листок прочел:
«К опознанию. Обнаружен труп неизвестного мужчины лет двадцати отроду, крепкого телосложения, без конечностей и головы. Тело будет выставлено для опознания в морге Медико-хирургической академии на Загородном проспекте. Всех, кто может дать какие-либо сведения, сыскная полиция просит прибыть по указанному адресу с 9 утра до 2 часов дня сего числа. Лицам, не достигшим совершеннолетия, и дамам в положении осмотр возбраняется».