Камуфлет
Шрифт:
Ванзаров слегка поклонился.
– Не меньфе, чем вы… – светски парировал он. – Ефе логика. Я как выфел из особняка князя, так и ляпнул: «Знаю, кто убийца». Вам о трех трупах известно, так ведь? Но вот незадача: не интересуетесь вовсе, о чьем убийце фла речь. Что бы спросил непричастный? Он бы спросил: «Убийца кого?» Что из этого следует? Только два вывода: или знаете каждого из убийц, или все делал один человек, который вам хорофо знаком.
– А ведь верно, – усмехнулся Берс. – Подлая деталь. Но четыре промаха еще не улика!
– Опять вступает Сократова логика. Николай Карлович
– Поразительно, как просто, – с легкой досадой сказал Николай Карлович.
– Но это ефе не все! – Родион Георгиевич опять нанес урон природе, оборвав ягодку ежевики. – Господин Берс прилагает героические усилия, мы за день ловим преступника, и тут Менфиков гибнет так, что и не придумаефь – словно на него морок навели. Как такое возможно? Пока нет ответа. Но идем дальфе. Извозчики, которые возят несчастного «чурку», дают фантастические показания: якобы сначала труп сопровождает моя супруга, а потом Одоленский. Как такое возможно? Оказывается, очень просто. Стоит владеть гипнозом и показать фотографию нужного лица, как «ванька» заплетаюфимся языком отбарабанит словесный портрет лучфе филера! Далее…
– Достаточно, – резко оборвал Берс. – Будем заканчивать.
Ванзаров раздавил ягоду, под пальцами брызнул кровавый сок.
– Я только прикоснулся к захватываюфей истории, – укоризненно сказал он. – Впереди столько поразительных открытий. Неужели не интересно?
– Как жаль, что такой ум не с нами, – торжественно и печально произнес коллежский асессор. – Сколько бы вы могли совершить.
– Никак хороните меня?
Николай Карлович выронил портфель, вытянул руки, как привидение, и монотонным голосом стал бубнить:
– Слушай мой голос… слушай только мой голос… Ты слышишь только мой голос… Подчиняйся ему… Тебе тепло… Тебе хорошо… Я твой голос… Спать… Спать… Тепло в руках… Ты снова маленький мальчик… Рождество… Елка… Тебе уютно и тепло… Ты будешь жить, но ничего не вспомнишь…
Ванзаров, стоявший до сих пор совершенно прямо, покачнулся, зашатался, подломил колени, шлепнулся задом на траву и свалился ничком в куст.
Берс осторожно приблизился, склонился и, водя над телом руками, монотонно повторял заклинание.
Разразился хруст ломаемых веток, и на аллее показался низенький господин с перетянутой талией. Он вскинул револьвер и, почти не целясь, выстрелил. Маленький чиновник рухнул в траву. А из куста вскочил живой и здоровый Ванзаров, отчаянно закричав:
– Что наделали! Я же приказал ждать! Я почти раскусил его!
Николай Карлович захлебывался в собственной крови. Коллежский советник упал пред ним на колени и бережно повернул лицо к небу.
– Вы признаетесь? – вскричал он.
– Да, я убийца, – еле слышно прошептал умирающий. – Прошу вас, позаботьтесь о племяннице, она ничего не знает, бедная Антонина! Это я… Это все я… Я хотел стать Наполеоном, Ницше, великим человеком, а умираю в пыли! Все, что вам нужно, находится в моем портфеле…
Николай Берс вздрогнул всем телом и испустил дух.
Из кустов вышел смиренный Лебедев, печально склонился над телом, даже не пощупав пульс и не проверив дыхание:
– Великий преступник! Но людскому суду более не доступен!
Виноватый Джуранский был недвижим, а Ванзаров в отчаянии рвал на лице усы. И лишь великий и коварный злоумышленник стеклянным взором смотрел в небеса.
9-е число, около четырех, +18 °C.
Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета Министерства внутренних дел, набережная реки Фонтанки, 16
– Романтически сочинили. Прямо слеза профибает, – сказал Родион Георгиевич, кладя последний лист в стопку и незаметно оправив сбившийся ус. – Смерть со взглядом в небеса – это мечтания в духе страстных приказчиков.
– Галиматья! Дешевая подделка под уголовную книжонку! – раздраженно заявил Аполлон Григорьевич и швырнул непочатую сигарку в колбу с кислотой. – «Смиренный Лебедев»!.. Тьфу! Таланта не видно даже в лупу. Такая же дрянь, как тот романчик.
Николай Карлович дернулся ответить обидчикам, но французские цепочки невежливо держали у спинки стула, а локти стреножили рукава собственного пиджака, спущенные и перекрученные узлом. Чиновник, весь перемазанный в пыли, озлобленно рыкнул:
– Дописать не успел, за меня закончат другие. Романчик выйдет, что и Габорио не снилось. Чисто изюм!
На первом листе машинописной рукописи, извлеченной из портфеля, гордо чернело слово «Камуфлет». Ванзаров поднял бумажку к свету, проверяя засечку на изученной букве, и спросил:
– Хоть не люблю изюм, а вот любопытно: чем романчик-то завершится?
– Скоро узнаете! – фыркнул Берс и тут же получил легкий, но ощутимый тычок. Литературной критикой Джуранский занимался быстро и кратко. Роскошный синяк под левый глаз – вот и вся рецензия. В добавку – прием джиу-джитцу «захват рукавами». После яростной борьбы в партере на дачной тропинке разгоряченную натуру требовалось занять ведением протокола немедленно.