Камуфлет
Шрифт:
Не могу знать, каким бы властителем стал «Мемнон», но уверен: за одним мудрым царем, отстроившим империю, пришло бы десять бездарных, порушивших труды его. Не по силам единственной воле справиться с ленью миллионов подданных. К тому же российская вседозволенность и презрение к законам – это Сатурн, всегда пожирающий своих детей. Возомнивший Наполеоном, погибнет от себя самого. Хотя будет уверять, что всего лишь забыл про мельчайшую улику, или обдернулся, и туз открылся дамой пик. По-иному быть не может. Высшая логика не дозволит. Злодей, дерзнувший на права Создателя, неминуемо обращается в шестеренку высшего замысла. В этом я уверен, как инквизитор.
Что же касается символа возрождения власти – серебряного феникса, то здесь все банально. В коллекции Одоленского хранился экземпляр с камешками горного хрусталя. Ювелира Кортмана он попросил изготовить такой же, но с бриллиантами. Ведь дарить цесаревичу какие-то стекляшки, даже от имени сирот, для князя было немыслимо. Вот и все.
На сим завершаю и прошу: папку, которую нашли, не открывать, а поступить с ней так же, как с неоконченным романчиком Николая Карловича. То есть сжечь, не читая. Впрочем, писания его племянника вкупе с моими письмами – туда же. Если устроите аутодафе на углях дачи, доставите мне истинное удовольствие. Примите уверения в искреннем почтении.
Ваш Ванзаров
P.S. Желаю счастливо съездить в Гамбург на 10-й съезд Международного союза криминалистов. Везите любые новинки, которые раздобудете. Нам все пригодится».
Пролетку сильно дернуло, лошади встали.
– Тута… значить… эта, мля? – поворотясь, осведомился извозчик.
Аполлон Григорьевич осмотрелся. Пейзаж выглядел бесподобно: слева дача с выбитыми стеклами, правее торчат обгорелые головешки какого-то строения, кусты вырваны, деревья повалены. Приехали куда следует.
Лебедев прихватил посылку, Никифору Пряникову велел ждать, не заплатив, и отправился на пепелище.
Свежая газета, в которой печаталась сенсация из Портсмута о заключении мира с Японией и депеша о гибели полковника Ягужинского от пули студента-революционера, была скручена в жгут, ставший факелом. Плотный картон не хотел заниматься, но пламя наконец принялось и окрепло. Криминалист подержал за уголок, чтобы огонь стал сильным, обжег пальцы и бросил полыхающую стопку бумаг. Дождавшись, когда костерок обратился в пепел, растоптал его тщательно.
С чувством выполненного долга Аполлон Григорьевич отправился собирать пожитки Софьи Петровны. Уже подойдя к разбитой веранде, услышал:
– Прошу прощения, вы к Ванзаровым?
За побитым заборчиком виднелся исхудалый юноша с выплаканными глазами.
Оказалось, почтальон приносил открытку, адресата не оказалось на месте, так он оставил соседям. Молодой человек попросил передать корреспонденцию куда следует.
На почтовой карточке был забавный снимок.
Представьте: в черной комнате стоят два зеркала под таким углом, чтобы отражаться друг в друге. Лицом к ним, но затылком к фотографической камере, находится юноша. Он отражается в левом зеркале, а оно посылает свое отражение правому так, что выходит забавный фокус: герой портрета окружен четырьмя своими же фантомами. Кто из них настоящий, а кто отражение – неведомо.
Аполлон Григорьевич засмотрелся на оптическую иллюзию и не заметил, куда делся сердобольный сосед. Оглянувшись по сторонам и убедившись в полной безнаказанности, Лебедев повернул карточку и прочел на обороте:
«Дорогой Ванзаров! Если получили это послание, значит, я мертв, а вы еще нет. Скорее всего, победили вы. Хотя искренно не верю, что такое возможно. Я просчитал
Подпись заплелась крайне неразборчиво, а почтового штампа не имелось вовсе.
17 августа, около девяти вечера, прохладно.
Доходный дом на Садовой улице
Штамп указывал на отправление из Кисловодска. Джуранский пододвинул электрическую лампу с зеленым колпаком, улегся на походную оттоманку, с которой не расставался со времен полковой жизни, стиснул зубами мундштук пустого кальяна и с приятной медлительностью вскрыл почтовый конверт.
Письмо от руки его начальника было кратким:
«Дорогой Мечислав Николаевич! Уверен, уже во всем разобрались, потому строчу скорее для собственного успокоения и поглощения курортной скуки…»
Ротмистр горестно вздохнул, рассудив, что «командир» излишне хорошего мнения о способностях бывшего кавалериста, подоткнул подушку к боку и углубился в прямые и четкие строчки с правильным наклоном:
«…На убийцу в конечном счете указали мелкие детали, не укладывающиеся в логику. Во-первых, супруга моя, крутя дачный роман с Петром Ленским, никогда толком не видела племянника Берса: то он уже уехал, то еще не приехал. Далее. В пятницу, 5 августа, Петр Ленский прощается с госпожой Ванзаровой. Но Антонина дважды настаивала, что он уехал в среду, то есть 3-го. Что из этого следует? Врет так называемая барышня Берс.
Спросите, какой ей смысл?
Нужна логическая ловушка: Ванзаров должен думать, что Петр Ленский – кто угодно, но только не Антон Берс. Если бы она сказала, что Ленский уехал в четверг или пятницу, подозрение сразу пало бы на Антона. А так я могу ломать голову сколько угодно, но никогда не соединю фальшивого Ленского с настоящим Берсом. Логический фокус всегда имеет подвох: чем больше меня пытались убедить, что это не Антон Ильич, тем прочнее убеждался в обратном.
Вы скажете: «Но ведь Берс уехал, и это строго подтверждено!»
Ответ прост: с билетом и его документом уехать мог кто угодно. В паспорте ведь фотографии нет. Наверняка эту роль исполнил соседский юноша, страстно влюбленный в нашего героя. Тот самый, которого я приказал не искать. Поэтому оставалась только одна проблема: женское платье. Но стоило вспомнить, что близняшки, даже разного пола, так похожи между собой, что могут запутать кого угодно, даже родную мать, как… Дальше все стало ясно.
Теперь «живая картина». Неудача Лебедева и невозможность сличить «обрубок» с юношей на снимке наводит на простую мысль: фотография была специально снята так, чтобы невозможно было распознать. То есть вроде похожи, а вроде нет. Кто мог сделать хитрую комбинацию? Только убийца. Одоленский мертв. Остается «Мемнон». Он ведь продумал даже положение своего лица: на снимке вы глядите на него как бы снизу, через подбородок. А в жизни видите совершенно иной ракурс. Даже опытный глаз с трудом распознает. В общем, намудрил лишнего, но логику не проведешь. Ведь что получается? Раз убийца явил личину на фотографии и его признали четверо свидетелей, двое из которых искренно верили, что юношу зовут Петр Ленский, а двое других намеренно врали, вывод ясен: преступник хочет убедить, что именно он стал «обрубком». Чтобы чиновник сыскной полиции уверился: Петр Ленский мертв, Антон Берс уехал. Такой вот кульбит логики.