Канал имени Москвы
Шрифт:
— Я случайно оказался на вашей лодке, — промолвил он. И с воодушевлением добавил: — Вы ведь не хотели меня брать! Забыли?! Ещё и ссадить грозились. Как же… Час на сборы или прощай! Случайно всё вышло.
— Я умею пускать пыль в глаза, — негромко сказал Хардов.
— Зачем?
— Иногда приходится делать то, что должно.
— Зачем? — огрызнулся Фёдор. — Я вам не верю. На моём месте мог быть кто угодно. Я не знаю, что вы сделали со мной, но не верю! Случайно.
Хардов отложил яблоко в сторону. Поднялся, ножа складывать не стал, и широкое лезвие поймало солнечный зайчик. Фёдор увидел
— На-ка. Это для тебя.
Фёдор попытался сделать шаг назад:
— Что это?
— Письмо от твоих родителей.
Фёдор с недоверием посмотрел на Хардова. Затем нехорошо усмехнулся:
— И что там?
— Правда.
— Какая правда?
— Держи.
— Какая правда?! — завизжал Фёдор.
Анна обеспокоенно посмотрела на юношу.
— Хардов, — с укором произнесла она.
— Я думаю, правда о том, что они любят тебя, — ровно сказал гид. — Не знаю, не читал. Держи.
Фёдор со страхом смотрел на конверт, словно ему предлагалось потрогать змею, но всё же рука через силу потянулась к письму. И повисла в воздухе.
— Я видел этот нож, — быстро сказал Фёдор.
Хардов посмотрел на свой нож и, чётким движением скользнув по брючине, сложил лезвие:
— И что?
— Там… когда Сестра… Знаете, когда становятся кровными братьями. Она мне сказала, что это очень важно. Сестра…
Лицо Хардова застыло:
— Ты о чём?
Фёдор снова мучительно поморщился.
— Она сказала, что связь очень сильна. Что из-за этого такой яркий свет. И что я должен рассказать вам о скремлинах.
— Что именно, Тео?
— Что они уязвимы. И… не помню.
— Пожалуйста.
Взгляд Фёдора потемнел, юноша покачнулся и крепче вцепился в мачту:
— Я… не помню.
— Пожалуйста, — настойчиво попросил гид.
— Я… не…
— Хардов, прошу тебя, — снова позвала Анна.
— Фёдор, посмотри на меня. — Хардов поднял нож на уровень взгляда Фёдора. — И не смей отключаться. Что она тебе сказала?
— По-моему, из-за этой связи мы все в опасности, — пролепетал юноша. — И прежде всего скремлины. Да, именно это.
Фёдор слабо поднял голову, и Хардов увидел, каким он сейчас был несчастным. Но Фёдор закричал:
— Именно это! Вот при чём здесь Шатун! Вот!
На его глазах выступили слёзы. И он закричал ещё сильнее, как будто на последнем импульсе своих сил:
— Вот! Но я не он!
И силы Фёдора закончились. Его тело начало оседать. Но перед тем как повалиться в обморок, он вдруг взглянул на Хардова как-то по-другому, словно узнавая его, или отстраняя всё ненужное, или просто мучительно желая быть услышанным:
— Хардов, я не виноват в гибели Лии.
— Я знаю.
Глаза Фёдора закатились. Но теперь Хардов не дал ему упасть. Он бережно подхватил его под руки и тихо прошептал:
— Знаю, мой друг.
10
Лодка Раз-Два-Сникерс прошла Зубной мост утром следующего дня. И ничто здесь не свидетельствовало о произошедшей накануне трагедии. Те, кого Хардов назвал «мародёрами», предали земле своих товарищей, однако когда появилась полицейская лодка, предпочли укрыться за железнодорожными цистернами — в отличие от купцов или гидов с этими шутки были плохи. Они были немало удивлены, что на полицейской лодке всем распоряжается женщина, и ещё больше автоматическому оружию в её руках и с надеждой поглядывали в сторону Сорочанских курганов. Но туман не пришёл. Они снова остались без поживы.
К полудню без особых проблем Раз-Два-Сникерс дошла до Тёмных шлюзов. В отличие от Трофима, чью лодку она приметила ещё издалека, Раз-Два-Сникерс знала, что у гидов здесь власти намного больше, чем у полиции. Правда, они были людьми Шатуна, и это многое меняло. Они были «парнями Шатуна», и единственным ренегатом в их команде оказалась женщина.
Раз-Два-Сникерс похлопала себя по нагрудному карману, где покоился сложенный вчетверо, а потом ещё пополам листок из старого журнала. Еле заметная улыбка мелькнула на её губах. Пришвартованная лодка «Скремлин II» покачивалась на волнах у причала для гидов. Раз-Два-Сникерс правильно всё рассчитала — Хардов вынужден был задержаться.
11
А Хардов теперь был убеждён, что Рыжая Анна ошибалась. Сильной действительно оказалась не белая зайчиха, сильным было что-то в тумане. И Хардов знал, почему такой яркий свет. Он смотрел на берега канала, на своё отражение в воде, близкие Темные шлюзы, и с мутным холодком внутри понимал, что они всё больше угождают в западню. Там, во мгле, для них искусно соткана паутина, в которую они послушно следуют, как безмозглые мухи. Отражение в воде…
Хардов раскрыл и снова закрыл лезвие своего складного ножа. Он понял, кто является причиной их ошибки, едва не ставшей роковой (а может быть, кое для кого уже и ставшей), кто делает их уязвимыми. Пожалуй, впервые он почувствовал себя прижатым к стенке. И ему пришлось принять, возможно, самое трудное решение в своей жизни.
Ещё с утра он отправил Мунира к Тихону с просьбой о помощи, просьбой поспешить. Он также просил попридержать, оставить пока Мунира у себя. Но не только.
«Шатун, — спустя несколько часов глухо вымолвил Тихон, откладывая в сторону послание Хардова. — Значит, он всё-таки сделал это».
Высшие гиды умели читать по глазам их скремлинов. Такая почта успешно работала. И, что не менее важно, исключала взлом. Тихон пристально смотрел в круглые бусины глаз Мунира и водил грифелем по деревянной доске. Потом ознакомился с содержанием, и оно ужаснуло его. Хмурая складка залегла у переносицы гида, однако в глазах сверкнуло негодование.
— Необдуманные решения молодости, — горько прошептал он. Хотел было добавить кое-что погромче и остановил себя.
«Ведь они даже не прошли Тёмные шлюзы, где обычно проявляются первые признаки, — подумал Тихон. — Как же такое возможно? Манок Учителя снова светится. И это произошло прежде времени? Такого никогда не случалось, но… Тогда им надо очень-очень спешить. Тео в большой опасности, он просто может не выдержать».
И главное, он так и не выбрал себе нового скремлина. А без этого возвращение неосуществимо. Всё пошло не так, как они ожидали. Раньше времени и совсем не так. И либо они не знают чего-то очень важного, либо все их знания ошибочны.