Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Через неделю английский крейсер доставил Квачи в Нью-Йорк.
Военный атташе России немедленно собрал промышленников. Поторговались, договорились.
Подписав договора и получив еще один чек, Квачи облегченно вздохнул и занялся своими делами.
По дешевке скупил с десяток судов, набил их дешевым продовольствием и военным имуществом и отправил в Архангельск — за счет военного ведомства. А сам поехал по крупнейшим городам, всюду "провернул" по паре комбинаций, огорошил тамошних холодноватых дам грузинской горячностью; затем пересек всю Америку, заглянул в Японию,
Гришке, Елене, друзьям и тузам из военного ведомства привез дорогие подарки.
Генералу Сухомлинову доложил:
— Орудий и снарядов нужного калибра оказалось в избытке. Пришлось переплатить, но зато половина на подходе, а остальные прибудут через три месяца...
Отправленное из Америки гнилье, не проверяя, оплатило военное ведомство.
Через две недели Квачи вызвали в Царское Село.
Государь и государыня в присутствии Сухомлинова, Распутина, Фредерикса и многих министров поблагодарили его за службу, назначили камер-юнкером и навесили на грудь еще три креста.
За обедом государь посадил Квачи рядом с собой и милостиво расспросил о поездке. Квачи слегка понизил голос:
— Я знал, что вашему величеству будет интересно узнать мнение выдающихся американцев об этой страшной войне...
— Да, да... И что же?
— Как лицо официальное ни один из них не стал бы высказывать своего истинного отношения, поэтому я виделся приватно — с Рузвельтом, Вильсоном, Юзом, Эдисоном, Морганом, Рокфеллером и другими. Скажу кратко: все желают нам победы, но...
— Но?
— Но... Не смею ничего скрывать от моего государя, считаю святым долгом сказать правду, даже если она неприятна. Почти все утверждают, что война продлится еще года два...
— О, Боже...
— Победа непременно останется за нашим союзом... Но если Россия... Россия не продержится до конца...
Все за столом примолкли и нахмурились, Гришка же ободряюще подмигнул Квачи.
Царь глубоко задумался. Поник головой и не ел и не пил. Наступило тягостное молчание.
Затем все без слов поднялись. Царица с благодарностью взглянула на Квачи и протянула ему свою изящную руку, к которой жадно припал слегка оробевший Квачи.
— Молодца, Аполончик, молодца! — похвалил Гришка.— Теперь тебе в самую пору Георгиевский крест получить... Жаль расставаться, но что поделаешь! Прогуляйся на недельку на фронт и воротись георгиевским кавалером. Что скажешь?
Что мог сказать Квачи? Он понимал, что если Гришка с Сухомлиновым пожелают, для получения Георгия ему достаточно разок пальнуть из винтовки, причем, хоть за сто верст от фронта.
— Не боись, Аполончик!—успокаивал его Распутин.— Генерал Сухомлинов напишет главнокомандующему, чтоб берег тебя пуще собственного ока. Да и ты не суйся, держись поодаль, пальни разок из ружья и вертайся...
Пожалуй, на таких условиях Квачи рискнет съездить за георгиевским крестом...
И единственный сын, надежда и гордость Силибистро из Самтредии двинулся на юг, по направлению к Грузии.
Сказ о фантастическом превращении
Через десять дней Квачи прибыл в Турцию и явился в штаб.
Опытные штабисты сразу раскусили, что за птица к ним залетела, и о цели двухнедельного вояжа догадались.
Первая неделя прошла в кутежах: начальник штаба и Квачи быстро нашли общий язык.
Затем столичную штучку вручили одному из командиров дивизии — пьянице генералу и отправили на фронт. Квачи повез три телеги с вином, водкой, коньяком и разными деликатесами. Телеги сопровождали надежные люди — Габо Чхубишвили, Лади Чикинджиладзе и пятеро русских солдат.
Два дня двигались верхом на лошадях.
Дорога запружена фургонами, телегами, кавалерией и пехотой, пушками и ящиками со снарядами, ранеными и больными. Тащатся вяло, устало, то и дело останавливаются.
К вечеру вступили в сожженный и разрушенный городок.
В штабе работали до ночи — выслушивали донесения, составляли дислокацию.
Затем сошлись у накрытого стола. Понемножку разогрелись, затянули "Мравалжамиэр", "Аллаверды, Господь с тобою", "Последний нонешний денечек". Распаляясь, грозили кулаками невидимым туркам, без особого, впрочем, азарта выкрикивая угрозы в их адрес.
Когда перевалило за полночь, генерал неожиданно объявил:
— Теперь, друзья, спать! Спать! Невыспавшемуся вояке — цена копейка. Пью последних! тост — за завтрашнюю победу! Ура-а-а!
— Ура-а-а! — не слишком дружно подхватили господа офицеры, переколотили стаканы и рюмки и разошлись.
Квачи лег не раздеваясь. Закрыл глаза, вообразил себе завтрашний бой. И словно какой-то бес закрался ему в душу.
"Завтра будет бой... прольется кровь... перекалечат друг друга... Может случиться, что раскаленный осколок разворотит мне внутренности... или проткнут штыком...— он и впрямь почувствовал боль от штыка в боку, и раскаленный осколок в животе.— Ох, бедовая моя головушка! Тебя бы на месте привязать. Пригвоздить к Питеру. Чего тебе не доставало? Денег выше головы, женщин без счета, мундир камер-юнкерский, титул — княжеский. Чего еще?.. Сытая коза волка бодает — это обо мне сказано! А еще говорят — Квачи не дурак. Как же не дурак, если бросил сладкую жизнь и головой рискую ради какого-то креста, которому рубль — красная цена! Гришка с Сухомлиновым божились, что даже выстрела не услышу, а тут в пекло бросили, как пушечное мясо". Боль в развороченном осколком животе не проходила. Голова пылала. Квачи, как в смоле, ворочался в жаркой постели, потом вскочил и выбежал на балкон.
В развалинах и на пожарищах сожженного городка жутко выли собаки. Из-под горы доносились лошадиное ржание, скрип телег и арб, лязг оружия. Лагерь пробуждался.
Вдруг где-то щелкнул ружейный выстрел. За ним другой.
— Что такое? — бросился Квачи к сопровождавшим его русским солдатам.— Что случилось?!
— Ничего-о,— успокоил один из них.— Тута в развалинах полно бездомных собак. Днем они прячутся, а по ночам вылезают и тревожат нашего брата, трупы неубранные пожирают. А солдаты в них и постреливают. Ничего.