Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Берлинская биржа походила на сумасшедший дом. Одни связали судьбу и свое состояние с войной, другие — ставили на мир: крутился поистине неистовый вихрь из акций, облигаций и тысяч ценных бумаг, а также бумаг, не представляющих ни малейшей ценности; одни в течение дня взлетали на немыслимую высоту, другие низвергались в бездну.
Квачи поставил на войну и, соответственно, положил глаз на акции рудников, сталелитейных концернов и оружия. Воспользовавшись ситуацией, вступил в сговор с игравшими на понижение и скупил акции Шнейдер-Крезо, Шкоды,
Затем, подхватив лозунги толпы, стал вопить на улицах, в газетах, в кафе и салонах:
— Нах Пари! Нах Москау! — На Париж! На Москву!
Через несколько дней из Германии проник во Францию и там тоже сорвал голос:
— А Берлин! А Берлин! — На Берлин!
Позже, вернувшись в Россию, надрывался, где только мог:
— На Берлин! На Константинополь!..
Прошло время. Искра, высеченная в Сараево, ярким пламенем охватила весь мир. Выстрел Принципа отозвался эхом, гром которого достиг небес. Капля крови, пролитая в Сербии, сперва превратилась в реку, а затем разлилась неоглядным морем. Миллионы обученных воинов яростно ринулись друг на друга. Остальные подперли тылы и стали служить кровавому Марсу, одинаково страстно утверждая: "С нами Бог!" И крестились окровавленными пальцами, и молили Властителя Душ о поддержке, видя в нем военного союзника.
Враг рода человеческого сперва ступил в кровь по щиколотку, затем вошел по колени, погрузился по пояс в кровавую запруду, а под конец саженками вплыл в кровавый омут и целых пять лет бултыхался в нем.
Поднебесье и преисподняя захлебнулись слезами и кровью, оглохли и ослепли от плача, причитаний и стонов.
Только Квачи Квачантирадзе с подручными точно зубастая щука шнырял по морю крови, носился по гудящему мировому пожарищу и, обезумев от свалившейся удачи, сражался на всех фронтах:
— Акции Шнейдер-Крезо продать!.. Круппа купить!.. Армстронга заложить!.. Шкоду выбросить!.. Сахаром запастись!..
Но вот к нему зажился французский закон в фуражке с козырьком:
— Квачи, на фронт!
Квачи на фронт? То есть, на войну? В Верден или в Ардены?.. Спятили они, что ли? А вдруг рядом разорвется снаряд и прольется кровь? И какая кровь — князя Квачантирадзе, афганского принца, грузинского Багратиона!..
И поскольку Лондон все еще был опасен для него -— уж очень он там наквачил и проквачился во время своего пребывания, Квачи с товарищами вынырнул в Манчестере.
Прошло немного времени, и тот же закон настиг его в Англии:
— Тотальная мобилизация! Все на фронт!
— Бесо, видать и туточки свихнулись! Айда в Рим...
В Риме повторилось то же самое.
И только в Женеве Квачи достиг мирного берега. Забрался повыше в Альпы и с тихой своей кочки, с безмятежного островка поглядывал на полыхающий пожар войны.
Там, на островке, его нашло письмо Распутина. Учитель писал:
"Брат мой Аполончик!
Чаво виляйся~то по иропе паганой? Воротись суды, ато скушно биз тибя да дилов очинъ много. Здеся будит у тибе мир, покой, слава, деньги и благодать Божия. Да тащи суды илену и таню. Так хочу я! Да, я! Григорий! Мотри, не опоздай.
Напуганный и обрадованный этим письмом российский посол обеспечил Квачи комфортабельное путешествие по суху и по морю и просительно скуксился на прощание:
— Уж замолвите за меня пару слов перед святым старцем...
Бесо разыскал где-то Елену. Прихватили и ее с собой.
Кто знает — чьей-то волею, или же волею судеб случилось то, что случилось: при погрузке на корабль на пристани Квачи лицом к лицу столкнулся с Ребеккой. Ни Квачи, ни Ребекка не вспоминали историю расставания.
Из трюма на палубу вылез Исаак Одельсон. Захныкал:
— Разорился! Еду в Питер к моему дяде... Гинцу...
— Гинцу? Гинц ваш дядя? Что же вы раньше не говорили?..
Квачи несколько раз прижимал Ребекку в темных пароходных закутках, но Реби упрямо твердила:
— Нет, нет... Только не здесь... Не будь таким нетерпеливым...
Пароход в сопровождении крейсеров прибыл в Берген. Пересели в поезд, пересекли Норвегию, добрались до Стокгольма.
Едва Квачи успел переодеться в гостинице, как к нему заявились Одельсон с каким-то немцем. Осмотрели номер, заперли дверь, усадили Квачи и зашушукались, то и дело выглядывая в коридор и озираясь. Шушукались долго, часа два. Наконец сговорились и встали с каменными лицами. Выходя из номера, Одельсон обернулся:
— С этой минуты мы не знакомы. Вы знаете только Ребекку, у которой берете уроки французского. Связь через нее. Прощайте!..
Кое-что Исаак передал в тот же вечер. Целой ночи не хватило на то, чтобы выслушать Реби и самому высказаться.
Наутро Квачи нашли какие-то грузины, тоже заперлись с ним и зашептали:
— Нам выгодней, чтобы победила Германия: поработайте на немцев с той стороны. В случае их победы, мы, как Польша, хотя бы получим автономию...
— Грузии ни к чему автономия.
— Ради чего же мы проливаем кровь?
— Ради великой России! Ее победа — и наша победа! А все остальное — язык, национальная культура, политические права — химера! Чего вы вцепились в эту Грузию — горсточку народа на крохотной земле! Окиньте взглядом Россию — шестая часть Земли! Если у вас есть силы, расправьте крылья и парите по этому бескрайнему простору!
Но земляки не отступились, и Квачи решил дать им расплывчатые обещания — вдруг из них удастся вытопить жирок.
Вернувшись в Петербург он за две недели раскинул ажурную сеть, прорыл осыпавшиеся канавы, протоптал заросшие тропки и навел новые мостки.
Избежав воинской повинности, вырядился в форму "земгусара", навинтил на сапоги лихие шпоры, приделал кокарду к военной фуражке, на плечи — золотые эполеты, не забыл и аксельбант, и бравый блестящий князь вернулся к проспектам, ресторанам, клубам и придворным красавицам, коих за прошедшие годы развелось больше, чем прежде.
Сказ о "Добром самаритянине" и новом успехе Квачи
В один прекрасный день на Невском проспекте открылась контора с вывеской золотыми буквами: "Общество помощи инвалидам и жертвам войны "Добрый самаритянин".