Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Квачи не отрывал глаз от своих приятельниц, пытался понять, доводилось ли им бывать в подобных заведениях? Каков был ресторан Одельсона — приличный или с дополнительными услугами? Привычны ли они к такого рода местам и каков их опыт?..
Квачи легко прочитал ответ на лицах подруг... Что ж, в таком случае они почти готовы...
— Эти женщины неплохо зарабатывают,— говорит Квачи.
— Пока не состарятся,— отвечает Реби.
— Но какой ценой! — добавляет Елена.
— Конечно, иметь дело с грязными типами нелегко,— продолжает Квачи.— Но существуют другие места. Там прекрасные
Ребекка вздохнула.
А Квачи продолжал.
— В конце концов, если быть до конца откровенным, эти женщины не так уж несчастны. Романисты слегка раздувают... Реби, почему ты не пьешь?.. Человек привыкает ко всему — вот его главное оружие против превратностей судьбы! Эти женщины не знают мучений физического труда, которого избегает думающее человечество.
Все дается им даром: удобное жилье, красивые наряды... Если такая женщина проявит хватку, терпение и на время отложит в сторону самолюбие, она легко пойдет по жизни и будет счастлива.
— Во-первых, для этого нужна красота,— опять вздохнула Ребекка,
— Разумеется! — охотно согласился Квачи.
— Во-вторых, молодость.
— А вот это уже неверно. Да и что такое молодость? Некоторые сорокалетние моложе двадцатипятилетних.
— Это правда,— Елена тоже вздохнула.
— Кроме того, поверьте, для мужчины зрелая женщина большая ценность, чем зеленая вертихвостка.
— И это правда,— в один голос согласились обе.
— Должен так же сказать, что в хорошем... в хорошем доме воспитание и манеры ценятся больше, чем красота и молодость. Елена, допей. Реби, не отставай...
Светало, когда втроем вернулись в тесную сырую комнату. Квачи прикинулся пьяным. Ему не добраться до дому. Просто нету сил. Останется спать здесь. Сдвиньте ваши кушетки. Вот так... Что смешного?! Было времечко, когда вы обе благоволили к нему — поврозь и обе знали об этом. А что, если втроем упиться сладостью воспоминаний о том времечке и тех ночах!.. Вы смущены? Стесняетесь?.. Не избавились от мещанской морали? Не отмылись от дурацких буржуазных предрассудков? Трудно? Ах, бедненькие, стыдливые скромницы! Ну и черт с вами! Квачи ложится спать, а вы хоть сидите всю ночь, хоть стойте... Аха-ха!.. Нету выхода? Что ж, тогда раздевайтесь... Вот так... Елена, не гаси свечу! Ты же знаешь мои привычки, или успела забыть? Ну, идите ко мне... Сюда... сюда...
В ту ночь Квачи вел себя, как привередливый купец — ощупал и опробовал обеих. Испытал, как опытный наездник испытывает лошадь, а охотник — ищейку. Не слишком ли поправилась Елена? Не отощала ли Реби? По-прежнему ли гладка их кожа и гибок стан? Не огрузли ли красавицы? Не остыли?..
Чуточку огрузли и пополнели. А в остальном все оказалось прекрасно. Прямо-таки восхитительно...
Сказ о превращении любви в чистоган, о женитьбе Квачи и окончании истории
Квачи поскреб по карманам и наскреб на наряды для Елены и Реби. Вырядил обеих и в одну из ночей привел в дом, на достоинства и славу которого намекал в
Большой и красивый "дом" ярко освещен. Мраморная лестница устлана коврами, украшена скульптурами и тропическими растениями. Разрисованный эротическими фресками, в тяжелых занавесах и портьерах длинный зал полон гостей и женщин.
В конце зала алеет красная комната. В комнате — турецкая тахта. На тахте, по восточному поджав ноги сидит женщина — спокойная и невозмутимая, как Будда.
Квачи вводит своих спутниц в красную комнату.
— Лиза-ханум, позволь представить моих сестер. Прошу любить и жаловать,— Поклонился и почтительно припал к руке Лизы-ханум.
Лиза-ханум полная, сбитая женщина лет пятидесяти. В ее крашеные волосы вплетена бриллиантовая нить. Пухлую шею обвивает ожерелье из драгоценных камней. Поверх ожерелья нависает двойной подбородок. Большая полуобнаженная грудь, широкие запястья и толстые пальцы усыпаны бирюзой, рубинами, изумрудами.
Лиза-ханум окинула обеих женщин оценивающим взглядом — так на ярмарке осматривают лошадей, помолчала и наконец заговорила хрипловатым басом.
— Сестра моя,— сперва она обратилась к Елене.— Твои глаза черней агата, в них сверкает отблеск звезды. Я вижу, что страсть уст твоих неутолима и грудь твоя еще не увяла. Господь ничего не пожалел для тебя. Во всем с головы до ног ты воплощенная утонченность. Прошу тебя, присядь.
Затем обернулась к Ребекке.
— Твои волосы — чистое золото. Твои глаза напоминают рассвет, на небе которого сверкают две жемчужины. Губы твои красны, как окровавленное оружие, а тело ловкое, как у джейрана. Высокие и узкие бедра большая редкость в наши дни. По твоим рукам и ногам видно, какая горячая кровь течет в твоих жилах... Садитесь и вы, князь,— обратилась она к Квачи.— Если не погнушаетесь сесть рядом со мной, на этой тахте хватит места обоим.
Не спеша взяла серебряный колоколец, звякнула легонько и возникшему, как из-под земли, арабу тихо сказала:
— Хусейн, четыре кофе.
Сидели, попивали, беседовали.
— Я христианка,— с невнятной улыбкой рассказывала Лиза-ханум.— В моей греческой крови нет ни капли чужеродной примеси. Мои женщины — у меня двадцать восемь женщин — молятся на меня и зовут мамой. На этот дом еще не поступило ни одной жалобы. Под моим кровом собрались женщины разных национальностей, у каждой свой бог и своя молитва. Я в это не вмешиваюсь. Их подарками забита целая комната. Многих я выдала замуж, но они не забывают Лизу-ханум. Еще бы — здесь у них прекрасный стол, наряды — без счета, развлечения — без конца. Доктор, адвокат и прислуга — бесплатно. Чего еще?..
Так ворковала басовитая Лиза-ханум — созидательница семейного счастья. Попивала сама, угощала гостей. Затем сказала:
— Мой агат! Мое золото! Идите и развлекайтесь! Сегодня вы — мои гостьи. А завтра потолкуем...
Квачи проводил Елену и Реби, перепоручил их Бесо и Джалилу, сам же вернулся и подсел к Лизе-ханум. Подсел так близко, что почувствовал ее дыхание.
— Что скажешь, Лиза-ханум?
Лиза-ханум молчала долго, наконец чуть приподняла брови.
— Черноглазая полновата, а златокудрая старовата.