Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Наконец он встал. На губах заиграла улыбка. Складки на лбу разгладились. Подошел к спящему арестанту, встряхнул:
— Эй, браток! Вставай! Слышишь? Просыпайся, говорю!
Перевернул спящего с боку на бок, потянул за ноги, потер уши и еле разлепил ему глаза.
— Проснись! Как тебя зовут? Иванэ? Фамилия? Чиликашвили? Откуда родом? По какому делу задержан? Так... Хорош... Можешь спать дальше. — Затем обернулся к Павлову. — Чем черт не шутит, может, мне и впрямь удастся уйти... И ты
— Да никто его не знает! Привели позавчера и с тех пор ни разу даже на двор не вышел.
— Отлично. Теперь скажи, в какие часы освобождают заключенных.
— Вечером, после девяти.
— Тоже хорошо! Считай, что твой грех искуплен... Эй, Иванэ! Вставай. Ты не один в камере!.. Павлов, гони этого засоню и не давай спать, сколько бы ни просил! Тут нары на двоих, а нас, между прочим, трое. Будем спать по очереди. Слышишь Иванэ, поднимайся!
Квачи согнал Иванэ с нар и разлегся на них.
Иванэ, протирал глаза, почесывался и таращился, как пьяный медведь.
Так продолжалось три дня: Квачи сгонял Иванэ с нар и не давал ему спать, а к вечеру уступал нары и под оглушительный храп ждал. Ждал чуда.
Вот подошел к концу четвертый день.
Квачи вышагивает по камере; обессилевший Иванэ прислонился к стене, не смеет лечь.
Как только смерклось, Квачи скомандовал:
— Ложись и спи.
Иванэ лег и уснул.
Сон у Чиликашвили крепок, как на татарском кладбище, край которого виден из тюремного окна по ту сторону Куры.
Уже восемь...
Квачи, словно неприрученный барс, мечется по камере.
Половина девятого... Девять...
Квачи затаился у окна, выходящего на тюремный двор. Во дворе выкликают фамилии тех, кого сегодня отпускают на свободу. Неужели опять он ждет напрасно!..
Вдруг до его слуха донеслось:
— Иванэ Чиликашвили!
— Иванэ Ширикашвили!.. Иванэ Личикашвили! — повторяли в разных концах надзиратели.
— Здесь я, здесь... Здэс! — откликается по-русски Квачи и бежит к выходу.— Павлов, прощай!
— Прощай!.. — бормочет Павлов.— Навсегда!.. — обнимает Квачи и обливается слезами.
А Иванэ Чиликашвили спит, что тот булыжник у реки.
Квачи торопливо подвязался платком (зубы разболелись), сунул под мышку котомку и выскочил в коридор.
Скатился по лестнице, выскользнул во двор, обмяк, насупился, и неуклюжей мужицкой походкой пошел к воротам.
Возле ворот караульное помещение.
— Фамилия и имя? — спрашивают из караулки.
— Иванэ Чиликашвили, твои хвори мне,— по-простецки, на деревенский лад откликается Квачи.
— Сколько лет?
— Кажись, тридцать, твои хвори мне.
— Тридцать? — переспрашивает караульный и, оторвавшись
— Кажись, так... А там кто е знает... Можа, поболе, а можа помене.
— Что это с тобой? От чего перевязан?
— Зубами маюсь, твои хвори мне,— куксится и стонет Квачантирадзе -Чиликашвили,
— Когда попал в Метехи?
— Да неделя, почитай или около...
— За что взяли?
— Ни за что, твои хвори мне. Вроде бы я это... как его. Вроде бы я не того, и не там...
Караульный больше не слушает, сует ему в руку листок с печатью и говорит:
— Бери, не то еще раз попадешься... А теперь ступай, и чтобы я тебя больше не видел!
— А чего мне тут делать, твои стоны мне!..
Ворота со скрипом распахиваются. Голова у Квачи кружится, сердце готово выскочить. Часовые смотрят так, словно все знают. Он просеменил мимо, пересек улочку и пустился под гору. Под скалой тоже прохаживаются часовые. Квачи почти бежит через маленькую мощеную площадь и прыгает в коляску.
— В сторону Сиони! Гони!
Коляска катится мимо Сиони и Анчисхати, кажется, что она ползет.
С берега Куры поднялись к Саперным казармам.
Проклятое место! Настоящая ловушка! Перекресток между Московской улицей и Верийским спуском не проскочить: на каждом шагу агенты, прямо капкан!
— Гони, браток! — Квачи нахлобучил шапку и затаился.— Налево! А здесь — направо!.. Стой!
Теперь он пойдет пешком, шмыгнет проходными дворами, запутает следы. Береженого Бог бережет...
Но вот и дом его верного друга.
— Бесо! Дорогой мой, Бесо!.. Ну, как ты? Как Джалил?.. Есть ли у вас деньги?..
Бесо — молодец, пытался устроить побег Квачи. Умница — он все имущество обратил в драгоценности и готов хоть завтра отправиться в путь. Подойди к своему старшему брату и наставнику, он еще раз прижмет тебя к сердцу. А теперь беги и обрадуй Джалила...
— Значит так: завтра на рассвете отбываем. В поезд сядете не здесь, а в Мцхете. Оденетесь попроще. Не бриться и не умываться. Саквояжи не брать. Барахлишко сложите в котомки. Все. Увидимся утром!
Сказ об исходе
Трое небритых молодцов заявились в ту самую батумскую гостиницу, о которой говорил Павлов.
— Седьмой номер свободен?
Оказалось — занят. Поселились в шестом. Бесо крутится вокруг седьмого, обнюхивает его постояльца. Джалил шепчется со знакомыми контрабандистами. Квачи в тревоге ждет результатов.
Наконец Бесо появляется со связкой ключей.
Прибегает запыхавшийся Джалил и докладывает:
— Ага, увисе готово! Завтра ночь можим айда.