Канатная плясунья
Шрифт:
Наконец Октав де Шаньи прервал молчание:
— Лихорадка усилилась, и в бреду ваш отец мог машинально выпить лекарство. Это самое простое и правдоподобное предположение. Я не сомневаюсь, что ему влили яду в стакан. Правда, должен вас предупредить, что у нас нет никаких официальных данных по этому поводу. Я уведомил Эстрейхера и Дювернуа, и мы вместе отправились в Шартр. К сожалению, врача и фельдшеров той палаты успели сменить, и нам пришлось ограничиться получением в канцелярии госпиталя официальной справки о смерти лейтенанта Жана д'Аргоня от заражения крови. Мы долго советовались, что делать, и решили ничего не предпринимать. Единственным доказательством убийства было это письмо. Но судьи могли сказать, что письмо написано в бреду, поэтому мы и решили не разыскивать преступников и думаем, что поступили правильно.
Доротея молчала. Граф решил, что она осуждает их решение, и стал оправдываться:
— Уверяю вас, что мы ничего бы не добились. Война создавала бесчисленные препятствия. Кроме того, если бы мы занялись расследованием, мы, несомненно, должны были бы считаться с тем фактом, что кроме нас троих — потому что Жана д'Аргоня уж не было в живых — есть еще кто-то, бьющийся, как и мы, над разрешением той же загадки и овладевший таким важным ключом, как медаль. Несомненно, у нас есть враг, и враг, способный на самые ужасные преступления. Одним словом, все эти соображения плюс политические события помешали нам заняться розысками преступников. Мы дважды писали вам в Бар-Ле-Дюк, но не получили ответа. Время шло. Жорж Дювернуа был убит под Верденом. Эстрейхера ранили в ногу под Артуа. Я был послан в Салоники, откуда вернулся только после заключения мира. И как только был демобилизован, тотчас приступил к ремонту Роборэя. Вчера мы справляли новоселье, а сегодня имеем удовольствие видеть вас у себя. Теперь вы понимаете, — продолжал он, — как вы нас поразили, сообщив нам, во-первых, о чьих-то недавних раскопках, а во-вторых, тем, что эти раскопки производятся в тех местах, где имеется надпись или хотя бы слово «Fortuna». Припомните, что это слово выгравировано на медали вашего отца и на руке его убийцы. Мы так доверились вашей проницательности, что графиня и Рауль Дювернуа предложили посвятить вас в нашу тайну. Я рад, что чутье не обмануло графиню, раз оказалось, что вы — Иоланта д'Аргонь.
Де Шаньи снова остановился. Доротея молчала. И он продолжал:
— Само собой разумеется, мы предлагаем вам принять участие в наших поисках. Вы замените вашего отца, так же как Рауль Дювернуа занял место покойного Жоржа Дювернуа. Наш союз четверых считается длящимся.
Граф умолк, довольный своей речью. Но упорное молчание Доротеи коробило его. Она сидела неподвижно, устремив взгляд в одну точку, и он не мог понять, что ее смущает. Неужели она осуждает их за то, что они не отыскали дочь и наследницу их компаньона? Или ее все еще мучит кража серег, и она боится, что ее подозревают в воровстве?
— Что с вами, дорогая Иоланта? — спросила ласково мадам де Шаньи. — Неужто вас так расстроило это письмо?
— Да, — ответила с глубоким вздохом Доротея. — Это ужасно.
— Разве вы уверены, что его убили?
— Конечно. Иначе в его вещах нашлась бы медаль.
— А как, по-вашему, следовало заявить властям или нет?
— Не знаю… Право, не знаю, — ответила задумчиво Доротея.
— Подумайте. Еще не поздно: давность еще не прошла. Мы постараемся вам помочь.
— О нет, благодарю вас. Я буду действовать одна. Я найду убийцу, и он будет наказан. Я обещаю это отцу и сдержу свою клятву.
Сурово и не по-женски твердо прозвучали эти слова.
— Мы вам поможем, дорогая, — повторила мадам де Шаньи. — Я надеюсь, что вы от нас не уедете.
Доротея покачала головой.
— Вы очень добры, графиня.
— Это не доброта, а мое искреннее желание. Я полюбила вас и хочу быть вашим другом.
— Благодарю от всей души, но не могу остаться.
— Почему? — с легкой досадой в голосе вмешался граф. — Мы просим вас, как дочь нашего родственника и друга, погостить у нас и отдохнуть в условиях, приличных для барышни и княжны. Неужели вы думаете жить этой бездомной нищенской жизнью?
— Она совсем не нищенская и не жалкая, — встрепенулась Доротея. — Мы с мальчиками к ней привыкли. Она очень полезна для здоровья.
Однако мадам де Шаньи не сдавалась:
— Нет, это недопустимо. У вас, верно, есть для этого особые причины.
— О нет, никаких.
— Тогда вопрос решен. Вы остаетесь, если не навсегда, то хоть на несколько недель. Мы дадим вам комнату, стол.
— Простите меня, графиня… Пожалуйста… Я страшно устала, измучилась. Разрешите мне уйти и побыть немного одной…
Доротея действительно казалась более чем измученной. Личико ее осунулось, побледнело, и трудно было поверить, что несколько часов тому назад она так звонко смеялась, танцевала и веселилась.
Графиня наконец уступила.
— Пожалуйста. Утро вечера мудренее. Я думаю, что завтра вы согласитесь. Пришлите только мальчиков обедать. Но если вы и завтра будете настаивать на своем, я, так и быть, уступлю. Я не хочу с вами ссориться.
Доротея встала. Супруги де Шаньи проводили ее до порога оранжереи. В дверях она внезапно остановилась. Несмотря на душевную боль, мысли ее витали вокруг таинственных раскопок, и ей захотелось узнать кое-какие подробности.
— Я уверена, — сказала она, прощаясь, — что семейные предания о кладе имеют серьезную почву. Клад, несомненно, существует, и собственником его станет тот, у кого будет медаль, украденная у отца. Мне очень хотелось бы знать, не слыхал ли кто-нибудь из вас легенду о медали. И потом, существует ли одна медаль или несколько?
Все молчали. Ответил Рауль Дювернуа:
— Я живу в Вандее, в имении деда. Недели две тому назад я вошел в его комнату и увидел, что он рассматривает какую-то золотую вещь. Заметив меня, он быстро спрятал ее в ларец и, видимо, не хотел, чтоб я ее видел.
— И не сказал ни слова?
— Тогда нет. Но накануне моего отъезда позвал к себе и сказал: «Возвращайся скорее. Я собираюсь открыть тебе очень важную тайну».
— Как вы думаете, он намекал на то, что нас интересует?
— Да. Я говорил об этом графу и Эстрейхеру, и они обещали быть у меня в конце июня. К этому сроку я надеюсь все разузнать.
Доротея задумалась.
— И это все? — спросила она наконец.
— Все. Мои слова подтверждают ваши предположения. Талисман не один, их несколько.
— Да, — согласилась Доротея. — И папа погиб оттого, что у него был такой талисман.
— Но, — заметил Рауль, — достаточно было украсть медаль. Зачем же им понадобилось… совершать такое ужасное преступление?
— Потому что на медали указано, как отыскать этот клад. Убивая отца, убийца уничтожал одного из участников дележки. Я боюсь, что это — не первое и не последнее преступление в таком роде.
— Не последнее! Значит, и моему деду грозит опасность?
— Боюсь, что да.
Графу стало не по себе, но, скрывая тревогу, он улыбнулся и спросил: