Канатоходец: Воспоминания
Шрифт:
Необычайно высокая эффективность планирования эксперимента вызвала недоумение у некоторых статистиков-профессионалов, в том числе и у А.Н. В БСЭ (том 19, 1975) написано:
Начало П.э. положили труды англ. статистика Р. Фишера (1935), подчеркнувшего, что рациональное П.э. дает не менее существенный выигрыш в точности оценок, чем оптимальная обработка результатов измерения.
В действительности у Фишера дается иная сравнительная характеристика традиционных статистических методов оценивания и методов планирования эксперимента:
С методологической точки
187
R. A. Fisher. The Place of the Design of Experiments in the Logic of Scientific Inference. Sankhya, The Indian Journal of Statistics, Series A, 27, I, 1965, p. 33–38.
3. Зарисовка некоторых мыслей Андрея Николаевича
Первое, что меня поразило, — это удивительная озабоченность Андрея Николаевича практическими приложениями. Он, будучи активно работающим математиком-мыслителем, живущим в мире абстрактных идей, взял на себя тяжкий труд по созданию и руководству Лабораторией в условиях, явно неблагоприятных для этого. Многие его коллеги-математики не одобряли эту деятельность, как, впрочем, и его преподавательскую деятельность в средней школе. Казалось, что он зря затрачивает свой выдающийся талант на задачи второстепенные.
И все же задача широкого применения математики была отнюдь не тривиальной. Противостояние этому шло не только со стороны некоторых математиков, но также и со стороны многих серьезных представителей естественных и технических наук. Особенно сильным было противостояние вероятностно-статистическим методам. Надо всем довлела парадигма жесткой детерминированности. Были и опасения, связанные с тем, что математизация традиционно нематематизированных областей знания не обойдется без вульгаризации.
Лаборатория, созданная Андреем Николаевичем, вызывала у него непрестанное беспокойство. С одной стороны, его смущала существовавшая у некоторых руководящих работников Лаборатории устремленность скорее к теоретическим разработкам, чем к их конкретным приложениям. С другой — он опасался притока в Лабораторию тех, кто стал активно заниматься приложениями математики, не понимая достаточно хорошо того, что есть математика. Мне он дал право принимать сотрудников на все должности, кроме должности старших научных сотрудников, определяющих, как он говорил, научное лицо Лаборатории. Здесь он принимал решение сам, предварительно знакомясь с публикациями предлагаемых кандидатур. Вот один относящийся
Да, конечно, исследователь, близкий к математике, не мог бы допустить такую оговорку.
И все же нападки некоторых математиков на деятельность Лаборатории не прекращались. Они нередко касались и меня лично. Обычно А.Н. отвечал на это примерно так: «Посмотрите, сколько людей обращаются к нам за консультацией!» Однажды, будучи в хорошем настроении, он сказал мне:
— Прихожу на днях к ректору и слышу от него следующее: «Математики говорят, что Налимов оскорбляет их».
— В чем конкретно? — последовал вопрос.
— Об этом почему-то не было ничего сказано.
— Ну что же тогда обсуждать?
Но не все было так безобидно. Как-то на Мехмате МГУ не прошла защита докторской диссертации по планированию эксперимента. Меня тогда не было в Москве. Вернувшись, я понял, что резкое выступление против соискателя было основано на недоразумении — на непонимании одной из особенностей планируемого эксперимента. Диссертант растерялся и не мог вовремя возразить. Я обратил внимание А.Н. на это недоразумение. Он сразу же понял и сказал: «Но ведь голосование уже состоялось». Мы обсудили с ним дальнейшие шаги, и все было улажено, правда в другом Совете.
В связи со сказанным выше хочется вспомнить и отношение А.Н. к кибернетике. Известно, что он не сразу воспринял эту новую проблему. Но позднее я неоднократно слышал его интересные высказывания на эту тему, в том числе и публичные. Одно время идеи кибернетики явно заинтересовали его. Но в то же время он был настроен против создания Института кибернетики в Академии наук СССР. И такой институт не был создан в Москве. Многих это огорчало. Я обсуждал эту тему с Б.В. Гнеденко, А.А. Ляпуновым, А.И. Бергом.
Никто из нас не знал тогда, чем мотивировал А.Н. свое негативное отношение. Но теперь мне представляется, что он был прав. Ничего серьезного здесь получиться не могло. Кибернетика не могла (как я говорил выше в гл. XII) состояться как математическая, отчетливо аксиоматизированная дисциплина.
Чем был обусловлен интерес Андрея Николаевича к практическим приложениям?
На этот вопрос ответить нетрудно. Прежде всего, к математическому творчеству А.Н. не подходил (как это можно было бы ожидать) с позиций платоновско-кантовских представлений. Написанная от его имени статья «Математика» (БСЭ, т. XV, 1974) начинается цитатой из Энгельса, где мы читаем такие слова:
Чистая математика имеет своим объектом пространственные формы и количественные отношения действительного мира, стало быть — весьма реальный материал. Тот факт, что этот материал принимает чрезвычайно абстрактную форму, может лишь слабо затушевать его происхождение из внешнего мира.
Далее в статье следует комментарий:
Абстрактность М., однако, не означает ее отрыва от материальной действительности. В непрерывной связи с запросами техники и естествознания запас количественных отношений и пространственных форм, изучаемых М., непрерывно расширяется, так что данные выше общие определения М. наполняются все более богатым содержанием.