Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Шрифт:
— Чего тут думать, — пожал широченными плечищами бес, — работа у него такая!
— А потому он помогает, — продолжал ангел, оставляя слова Гвоздиллы без внимания, — что своими чаяниями и молитвами люди дают ему силу! Они, между прочим, как и мысли, очень даже материальны и создают в тонком мире структуры, общее название которых ты принял за имя барыги…
— Приблизительно это я и имел в виду, — прогудел Гвоздилло, — только сказал другими словами! — Почесал смущенно поросший жесткой щетиной подбородок. — Сила-то, как ни крути, в деньгах, так что при философском
Ангел проигнорировал и это его замечание.
— Если истово молиться и быть искренним, — продолжал он, — то открывается доступ к эгрегору и ты получаешь испрошенное. Для сообществ людей он что-то вроде ангела-хранителя человека, есть у каждой страны, религии или даже какой-нибудь фабрички, на которой делают макароны…
По мере того как Маврикий говорил, бес все больше втягивал в плечи голову.
— Слышь, Мавря, — заметил он едва ли не жалобно, — тут такие дебри, черт ногу сломит! Ты, братан, на примерах, чтобы пальцами потрогать…
— Что ж, можно и так! — согласился ангел. — С государством и конфессией все и без того ясно, возьмем с тобой какой-нибудь заштатный театрик с его проблемами и дрязгами. У всех имеющих к нему отношение есть общие, присущие только им устремления…
— Доступно! — кивнул похожей на половую щетку головой бес.
— Если чиновники трясутся, чтобы их не выгнали и не схватили за руку, то артистам в первую очередь хочется известности, а лучше славы…
— А еще денег и ролей, чтобы доставались не только приме, с которой спит постановщик! — влез со своим комментарием из жизни Гвоздилло. Пустился в воспоминания:
Была у меня в подопечных одна актрисулька, так Департамент темных сил в полном составе отдыхает! Администрация театра от ее интриг воем выла, главного режиссера три раза из петли вынимали. Народная, в своем деле артистка, заслуженная…
— Кхе, кхе! — покашлял в кулак Маврикий. — Так вот я и говорю, у каждой человеческой общности имеется свой эгрегор, к которому человек принадлежит…
— Постой! — оборвал его на полуслове бес. — Тебя послушать, получается, у нас, у темных, тоже имеется этот, на букву «э»? — Заглянул с надеждой в глаза Маврикию. — Пусть подержанный, пусть секонд-хенд, но ведь есть?..
— В том-то и беда, — подтвердил его догадку ангел, — и не один! А все потому, что люди мало чем отличаются от свиней, любят вывалиться в грязи. Что ж до их желаний и устремлений, тут тьма египетская. Ненависть, зависть, обжорство, — начал он загибать пальцы, — жадность, лесть, сутяжничество… — махнул безнадежно рукой, — впору разуваться! Потому-то зло на земле и неискоренимо, что его питают черные мысли и чувства…
Гвоздилло тем временем о чем-то напряженно думал. Так интенсивно, что поросшие черным волосом уши подрагивали.
— Теперь понимаю!.. — протянул он, и на его толстых губах взыграла самодовольная улыбка. — Видно, писательский эгрегор — вещь порченая, с душком, вот наш подопечный дурью и мается. Чувствует, что где-то рядом течет другая, нормальная жизнь, а самому так не живется. Вроде бы не совсем урод, и бабы есть, и бабки водятся, а все
— Пытался, развел руками ангел, — только разве ты со своими прибаутками дашь! Все просто, Гвоздя, все элементарно: человек не может себе представить то, чего не существует, и существует лишь то, что он себе представляет. Ваша геенна огненная и наш рай со святыми и угодниками вызваны к жизни человеческой верой, в этом смысле раб Божий Николай нас с тобой действительно пишет…
— Оно и видно, — передразнил бес с плохо скрываемым злорадством, — такого понаписал, теперь сам не рад! Нажил на свою задницу приключений… — Прикусил язык, как если бы сказанул лишнего, заулыбался. — Сам знаешь, о чем только не болтают…
Маврикий насторожился, но лицо его, близкое к иконописному, осталось протокольно приветливым. Пропел, добавив в голос расслабленной благости, как если бы без интереса:
— О чем это ты, Гвоздюша?..
— Да так! — попытался улизнуть от ответа бес, но уже знал, что попался, хватка у Маврикия была на зависть английскому бульдогу. — Всякое говорят, чего в преисподней только не наслушаешься. Языки, у кого их не вырвали, без костей…
— Да уж, место известное, — улыбнулся ангел, — только Николай наш не того масштаба фигура, чтобы ему без повода перемывать косточки. Ты уж, Гвоздя, себя не сдерживай, выкладывай все начистоту!
Бес заметался, задвигал кустистыми бровями. Захлопал глазами, как будто в оба сразу попала соринка. Взгляд их стал бегающим, выражение лица испуганным.
— Не погуби, Маврюша, отец родной! Лишку сболтнул, не по злобе, по глупости…
— Да ладно тебе, — успокоил его ангел, — не первые сто лет знакомы, напарника не подставлю. Говори, не бойся, дальше этих стен не уйдет.
Как если бы желая в том убедиться, Гвоздилло оглядел студию, понизил голос до хриплого шепота:
— Только строго между нами! Ты ведь знаешь, кто такой Нергаль?
Еще бы было Маврикию не знать! В справочнике для служебного пользования «Who is who in preispodnja» это имя стояло непосредственно за князем тьмы. Отложившись вместе с Денницей от Господа, эта темная сущность получила в те далекие времена звание черного кардинала и должность Начальника службы тайных операций, ее могущество стало притчей во языцех. Знал Маврикий, прекрасно знал, только выдавать себя не захотел. Переспросил на сияющем голубом глазу:
— Говоришь Нергаль? А кто это?..
Пораженный такой неосведомленностью, Гвоздилло сделал страшные глаза:
— И хорошо, что не знаешь, можно только позавидовать! — Впился в ухо ангела слюнявыми губами и что-то быстро зашептал.
— Да ну!.. — удивился Мавря. — А я думал, они бывают только белые и лишь у католиков…
— Тише ты! — зашипел на него Гвоздилло. Побледнел, ручищи мелко тряслись. Оглядевшись воровски по сторонам, продолжил: — Шашни у меня с одной смазливой чертовкой, ейный братан в аккурат к его секретариату приписан…