Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов
Шрифт:
– Замерзла?
– Ветер холодный.
– Зайдем ко мне, чаю выпьем, согреемся?
– И не надейся.
Вероника, строго постукивая каблучками, твердо зашагала в направлении своего дома. Навстречу нам попадались одинокие прохожие, влюбленные парочки и кучки мелких хулиганов.
– Симпатичный мальчик слева был, на Сталлоне похож, правда?
– Не разглядел. Любишь Сталлоне?
– Конечно. Я вообще люблю сильных мужчин, высоких и чтобы фигура была, они такие, ты вот зря не качаешься, я бы на твоем месте обязательно занялась культуризмом.
Трицепсы –
– Некоторые женщины тоже бодибилдингом занимаются.
– Женщина может быть и слабой, в ней не это главное, и вообще…
– Я не о том.
– Ты что обиделся? Не обижайся – на правду ведь не обижаются. Ты хотел чаю? Зайдем?
Если я что и хотел, но только не чаю.
– А мама?
– А что мама, чаю, что ли, жалко?
***
– Здрасьте.
– Здравствуй.
Коридорчик, комнатка, диван, в углу телевизор, в телевизоре мужчина в белой каске говорит, что у него проблемы с трубами и что будь у него всегда и вовремя трубы, он бы… Щелк. Мужчина превратился в светящуюся точку, но и она быстро погасла.
– Присаживайтесь, как вас зовут?
– Виктор.
– Виктор?
– Да, Витя.
– А вы где работаете?
Где? Я уже говорил, что я летчик-полярник, или нет, не полярник, но что-то в этом роде.
– Я сейчас в отпуске и, наверно, после отпуска уволюсь, меня здесь звали, там у меня товарищ работает, он уже начальник, так что, наверно, я сюда перейду, а то сколько можно мотаться, хотя, конечно, и там свои плюсы, но ведь надо уже и о будущем подумать, нельзя же всю жизнь мотаться, правда?
Уф!
– Я что-то не совсем поняла, где вы работаете.
– Да геологом, мама, я же тебе говорила.
Конечно же, геологом – спасибо, родная.
– О, это, наверно, такая интересная работа и платят там хорошо. А что вы ищете?
– В смысле?
– Ну, какие полезные ископаемые?
Подкованная тетенька, чтобы ей такое брякнуть.
– Марганциты.
Хорошо брякнул, сейчас достанет подшивку журнала «Знание – сила» и ткнет своим указательным пальчиком в раздел геологии.
– А что это такое?
Идиот, не мог сказать, что нефть, газ или какой-нибудь алюминий.
– Это такая группа минералов. Их потом это… В общем, очень ценная руда, ее нигде в мире нет, только у нас и в Австралии, больше нигде нет, очень ценная вещь.
– А как у вас с обеспечением, наверно, выдают спецобмундирование?
– Да, в основном канадское.
– А заработки приличные?
– Так трудно сказать, раз на раз не приходится, в целом хватает, но хотелось бы и побольше.
Я устал. Я взял печеньку и съел, потом еще одну, потом еще. В уголках моих губ застряли крошки, а почему бы Веронику ни попросить собрать их кончиком своего розового язычка?
– Витя, а ты далеко живешь?
Вот так-то.
– Нет, не очень.
– Заходи к нам еще, мы тебя не гоним, но нам завтра рано вставать, так что…
– Конечно, конечно. Спасибо за чай, до свидания. До свидания, Вероника.
– Пока.
Тяжелая дверь мягко вошла в косяки, солидно задвинулись замки, дверная цепочка легкомысленно звякнула.
***
Было свежо, ветерок чихал мне в лицо меленьким дождичком, вдалеке играла гармошка, и несколько загулявших голосов тянули песню про шумный камыш. Я запрокинул голову: звезд не было, только луна расплывчато мутнела в пелене туч. Немного резануло в паху – если стану импотентом, то выколю на мошонке: «Толик, я тебя никогда не забуду!» Тихо прошмыгнул кот, две бумажки наперегонки летели в огромную лужу. Прямая дорога сквозь темные подворотни, окружная – хорошо освещена. Фонари. Их желтый свет искривляет пространство, меняет цвета, предметы, лица – люди не узнают друг друга, матери проходят мимо лежащих в канаве пьяных сыновей, отцы не различают насилуемых дочек, стены строят рожи, асфальт хохочет, щербато обнажая канализационные колодцы, – не опускайте туда ногу, лучше лягте на добрую скамейку, поднимите воротник старенького плаща и закройте глаза или идите дальше, но не бросайте мусор в переполненные урны, лучше в черную траву, а окурки надо щелчком выстреливать в неровности тротуара, тогда красный огонек разлетится на десятки маленьких огоньков, а окурок потом подберет, ну, например, Анечка.
Анечка сидела на ступеньках перед моей дверью и курила вонючую папиросу «Беломорканал».
– Ну ты и ходишь.
– Меня ждешь?
– Нет, соседа.
– А, ну он, кажется, уехал, так что…
Анечка сплюнула, зыркнула и спустилась на ступеньку вниз. Ну и шла бы себе. Я взял ее за руку.
– Ладно, заходи. Ты что дома совсем не ночуешь?
– Иногда ночую.
Только не надо мне рассказывать про многодетную пьющую мать, многосудимого пьющего отчима, голодных и чумазых братишек и сестренок.
Я сказал Анечке, что пить не будем, она сказала: как хочешь. Я сказал Анечке, что спать с ней не буду, она пожала плечами. Я сказал Анечке, что она сейчас примет ванну, она стала медленно раздеваться. Я спросил Анечку, что, может быть, она хочет есть. Анечка кивнула головой. Я пожарил пять яиц, которые давно ненавижу так же, как сосиски с промышленными пельменями, и мы быстро их съели, промокая мягкой булочкой растекшиеся желтки.
Ванна быстро наполнилась водой. Я оценил указательным пальцем температуру и позвал Анечку:
– Иди мойся. Мыло, шампунь найдешь, в тазике можешь постирать свои вещи.
Я вымыл посуду, вытер стол, с грохотом вытащил из кладовки раскладушку, расправил ее и прилег на диван.
Я слышал, как Анечка выключила воду, слышал, как она заплескалась, потом затихла, потом опять заплескалась, затихла, шумно встала, шумно села, тихо, долго тихо, слишком долго тихо, уж слишком долго тихо – проклятие!
Я открыл дверь в ванную комнату, под водой с открытыми глазами лежала Анечка. Я испугался, я так испугался, что у меня заломило затылок и заныло сердце. Анечка, слегка меня окатив, шумно вынырнула, вздохнула и улыбнулась.