Кандалы для лиходея
Шрифт:
– Ну, так убил он свою собаку, – пояснил Сергей Зиновьевич.
– Как это, убил? – сделал удивленное лицо судебный следователь. – Вы же только что говорили, что он в ней души не чаял.
– Не чаял, – подтвердил староста. – Но что делать, коли она взбесилась?
– Взбесилась?
– Ну да. Это был единственный разумный выход…
– А кто вам сказал, что собака Козицкого взбесилась? – еще более осторожно спросил Воловцов.
– Настя, – просто ответил староста и поправился: – Анастасия Чубарова. А он сам, Козицкий то есть, дня три ходил хмурной из-за этого.
– Ясно, –
– Это Шелешперова дом, – ответил староста.
– А кто таков, этот Шелешперов? – спросил Иван Федорович.
– Старик древний, – пожал плечами староста. – Лет девяносто ему, не меньше. Когда был жив прежний барин, служил у него конюхом. После Манифеста, освободившего крестьян, какое-то время возил и нынешнего владельца Павловского, покудова тот окончательно не перебрался в Москву. Потом уехал в Рязань, был там извозчиком. И вот лет восемь назад, может, девять, как вернулся в село, век доживать, как он говорит. Вот все его и доживает, – улыбнулся Сергей Зиновьевич.
Иван Федорович протянул старосте руку:
– Благодарствуйте, вы мне сильно помогли.
– Был рад, – коротко ответил Сергей Зиновьевич и, проводив Воловцова до самой калитки, еще какое-то время смотрел ему раздумчиво в след, а потом потопал в дом.
Покуда судебный следователь Воловцов говорил с сельским старостой, уездный исправник Уфимцев вместе с управляющим имением Козицким, становым приставом Винником и полюбовницей Козицкого Настасьей искали ключ от сарая. Того самого, какой Уфимцев и Воловцов намерились еще прошлым вечером основательно досмотреть… А ключ что-то все никак не находился.
– В комоде глянь, – говорил Самсон Николаевич, наблюдая, как мрачнеют лица уездного исправника Уфимцева и станового пристава Винника, и оттого мрачнел сам.
– Да глядела уже! – отвечала Настасья, обшаривая все углы и закоулки флигеля.
– И что? – нетерпеливо спрашивал Козицкий.
– Что-что, нету! – говорила в ответ Анастасия, суетясь и мельтеша.
– Ищите… – настаивал Уфимцев, подозрительно щурясь.
– После вашего обыску теперь разве что только черта лысого найдешь, – огрызалась Настасья.
Ключ так и не нашли. Зато урядник Спешнев отыскал железный шкворень, и когда безуспешные поиски ключа от сарая наскучили исправнику Уфимцеву, с его разрешения, обозначенного кивком, Спешнев вырвал этим шкворнем из стены сарая петлю вместе с замком.
– Давайте, ребятки, – по-отечески произнес Павел Ильич, и Спешнев с Гатауллиным принялись за досмотр сарая.
Собственно, досматривать особо было и нечего. Сарай оказался пустым, не считая оставшейся с зимы прошлогодней картошки, рассыпанной по земле и проросшей едва ли не на половину аршина. Ростки нигде были не притоптаны, картошка была цела и не измята; следов вообще не имелось никаких.
Козицкий, глянув разик в сарай, остался снаружи, что было на него не похоже: обычно он находился вблизи всех работ, проводимых полицейскими,
Не торопясь, они проверили один из углов сарая, истыкав его шашками, но не обнаружили ничего подозрительного. Затем, убрав в этот исследованный угол всю картошку, они принялись аршин за аршином обследовать оголившуюся землю, оказавшуюся весьма рыхлой, поскольку шашки полициантов без труда входили в нее по самую рукоятку. Вынимая из земли шашку, они всякий раз тщательно обнюхивали ее на предмет трупного запаха, но такового так и не было обнаружено.
Когда таким образом вся земля под картошкой была проверена, пристав Винник вопросительно посмотрел на Уфимцева, как бы спрашивая его, что, дескать, прикажете делать дальше. Павел Ильич непроизвольно пожал плечами, несколько обескураженный, что в сарае не было ничего найдено, и велел полицейским обследовать и близлежащую сосновую рощицу. Больше ему на ум ничего не приходило.
Полицейские вернулись через час с четвертью, доложив, что в роще также ничего не обнаружено, ежели не считать явно недавно выкопанной ямы для неизвестных целей.
– А что за яма? – спросил Павел Ильич.
– Да так, на могилу похожа, – ответил становой пристав Винник, только сейчас понявший, что обнаруженная ими яма и правда похожа на могилу.
– На могилу? – переспросил исправник Уфимцев и мельком глянул на Козицкого. Но тот был спокоен и, кажется, насмешлив. – А ну, пошли глянем, что за яма такая, на могилу похожая.
Пошли до рощицы. Козицкий поплелся за ними. Это было на руку Виннику, которому строжайше было предписано уездным исправником не спускать с управляющего глаз.
«Вот ведь, – подумал Уфимцев, еще раз посмотрев на Козицкого. – За нами прется. А в сарай ни разу не вошел. С чего бы это? Может, в нем все же что-то было? То, о чем вспоминать уж очень не хочется. А может, и есть в нем что-то, да мы не нашли?»
Дошагали до этой ямы.
– Вот она, господин исправник, – указал на яму становой пристав.
– Вижу, – произнес Уфимцев и присел возле ямы на корточки.
Яма и правда походила по размерам на могилу. Будто ее специально вырыли, чтобы тихо и без посторонних глаз схоронить в ней умершего человека. Или убиенного…
– Что это? – спросил Уфимцев управляющего Козицкого, поднявшись с корточек.
– Яма, что же еще, – ответил Самсон Николаевич.
– Вижу, что яма, – произнес Павел Ильич, буравя Козицкого взглядом. – А для чего она тут?
– А мне почем знать? – раздраженно ответил управляющий. – По-вашему, я должен знать обо всех ямах в округе?
– Но это же ваша роща? – спросил Уфимцев и поправился: – То есть графа Виельгорского?
– Именно так, – ответил Козицкий.
– Стало быть, вы отвечаете за нее, – процедил Павел Ильич. – Вы что, никогда не обходите владения графа?