Кандидат
Шрифт:
Но как же их много…
Захотелось сплюнуть, но жест презрения не удался — впереди, там, за поспешно врытыми пехотой противника листами брони воин заметил что-то движущееся. Огромные бесформенные тени там и тут медленно выплывали из темноты, грозные, могучие.
Беспощадные.
Тёмные посмели выставить на эту битву сразу нескольких Магов. Это означает одно, им действительно не жалко потерять раз и навсегда этот мир со всей своей армией в придачу, им действительно настолько важен Столп, ради него
Воин окончательно сумел понять, откуда исходит настоящая опасность, только спустя мгновение. Над едва различимой отсюда оборонительной линией противника полыхнуло. Огромное иссиня-чёрное полотнище взвилось вверх до самого неба, переливаясь ослепительными сполохами, показывая тем самым свою огромную нерастраченную мощь.
И тут в царившей до сих пор мёртвой тишине раздался крик. Это кричал Хронар. Кричал, словно от физической боли.
Оказавшиеся уже совсем рядом с воином колонны лучников мигом построились в колонну по двое и почти не целясь дали залп, взвились в небо и ослепительные огненные пики Мага.
Вспышка. Волна ряби прошла по недостроенному гигантскому защитному кокону Тьмы, на миг сводящее скулы колыхание замерло, некоторые из зарядов даже проникли сквозь него, поражая неживую силу врага. Землю тряхнуло. Но тщетно, снова ожила возносящаяся стеной Тьма, снова раздалось в тишине пение сотен взметнувшихся в воздух стрел. Приток энергии был слишком велик, на таком расстоянии силы Света были не в состоянии намертво заглушить проклятый кокон, он всё рос и рос, теперь лишь откатываясь назад на считанные пяди.
Воин понял: если ничего срочно не предпринять, скоро ограждение будет готово, и тогда… тогда у отряда не останется даже единого шанса. Как не останется шанса у двутелого Столпа.
Резкий поворот головы — позади всё так же медленно плыла в воздухе сверкающая колонна.
Словно в бреду.
Сверкнули мечи, расправились плечи…
Хронару на этот раз не нужно было петь свою Песню. Они знали свою цель.
Воину только и запомнилось, что несущееся ему навстречу ощетинившийся древками фронт вражеского строя, чёрное полотнище над ним, и его гортанный вопль, разливающийся над равниной.
Во имя Вечности!
И стена чужого строя, ставшая вдруг словно каменной. И море огня, вырвавшееся из невидимых, надёжно укрытых за ней жерл. И его попытки протиснуться сквозь хлынувшие огненные струи туда, поближе к этой мерзкой холодной туше…
Был удар в грудь.
Ослепительная вспышка после.
А затем тьма. Которой предстояло длиться… почти вечно.
Мы не справились, Первый, всё-таки мы не справились.
Эти голоса… они начали звучать у самого озера, в ту же минуту, тогда же пришла в её жизнь пронзительная тоска. Они продолжали петь где-то в самой глубине её естества по дороге к этому космическому саркофагу на миллиард мест. Они же остались с ней и здесь, в беспросветной тьме пассажирской капсулы. Они звали, они тянулись к ней. Заглядывая на самое дно её души, разыскивая там нечто, о существовании чего она сама не знала.
Как такое может быть? Оля не могла ответить, ей только и оставалось, что слушать
Не Рэдди, только не Рэдди!
Отчего так было? Отчего она вдруг обрела способность следить за этим праздничным фейерверком смерти? Почему ей не далось сладостное небытие, в котором замерли все остальные? Даже обречённые пилоты в итоге оказались под спасительным воздействием забытья Песни Глубин, так почему же…
Тряхнуло.
Оля приходила в себя, из последних сил карабкаясь со дна зыбкой ямы искусственного сна. Ей нужно выбираться. Преследовавшие её образы огня и смерти скользили по самому краю её сознания, не позволяя ей сдаваться.
Дикий ужас пронизывал её естество, выгибая струной беспомощное тело, заставляя кричать в темноте, кричать до дикой боли в животе, до красных искр перед ничего не видящими глазами.
Оля будто парила там, за пределами могучей брони огромного транспортника, и оттуда, снаружи, этот гигант уже не казался неуязвимой крепостью — это была малоподвижная мишень, которую в этот самый миг защищала от врага лишь самоотверженность бросавшихся на жерла вражеских орудий молодых пилотов ПКО, для которых этот первый в их жизни реальный бой становился и последним.
Оля должна была собраться. Нельзя лежать вот так, бездумным неодушевлённым грузом, когда вокруг гремит битва.
Освободиться. Всё просто, только и нужно — притопить пару сенсоров на вогнутой стенке камеры. Она словно чувствовала, какие именно и в какой последовательности. Упрямая техника никак не хотела выпускать пассажира из своих цепких объятий. Пассажир должен сладко спать. Однако откуда-то у Оли нашлись аргументы против железной воли упрямых ку-тронных мозгов.
Оля, не видя ничего вокруг, брела по узким коридорам, упрятанным в глубине громоздкой туши «Колонизатора», с неё стекали капли серебристой биологической жидкости, босые ноги оставляли долго не сохнущие следы.
Девушку звало. Где-то там за её жизнь умирал Рэдди, где-то там умирали другие отважные ребята, их старые друзья и совсем незнакомые люди. Там уже погиб Мак-Увалень, погибли две трети отряда Рэдди. Она не имела права, да и просто не хотела оставаться бессмысленным грузом.
Дикая мысль.
Она чем-то им могла помочь.
Могла помочь Рэдди.
Об этом — помощи, служении и разделённой с ней боли шептал ей всё время с тех пор, как она очнулась на песчаном берегу, тихий, едва слышный, ужасающе далёкий, голос иного существа.
Он обещал ей жизнь, обещал защиту. Он был способен помочь ей, а значит, он мог помочь и им обоим.
Дикая мысль.
Выбраться отсюда.
В полубреду, в недрах незнакомого гигантского корабля, сотрясаемого рывками сходящего с ума ходового генератора, едва обеспеченного устойчивой бортовой гравитацией, обнажённая, поминутно оскальзывающаяся на едва различимом в свете аварийных ламп полу, она шла к своей цели.
Она не сдавалась, не сдавался и тот, кто её вёл. Сквозь наполняющие её образы гибнущего флота ПКО Пентарры прорывалась одна единственная мысль — дойти.