Кандидат
Шрифт:
Внутрь раскрывшегося шлюза она уже буквально рухнула, теряя остатки сознания.
Она дошла, она почти дошла.
Когда спасательную шлюпку, выброшенную послушной автоматикой в кипение безумного боя, задел первый шальной мезонный заряд, Оля уже лежала в бортовой гибернационной камере. Она не заметила, как это произошло. Для неё бой продолжался, не окончившись даже за этой последней ослепительной вспышкой, которая её убила.
«Файрер-118 Эндикотт» бортовой номер 31 зи/а 5868 лётного капрала ПКО Рэдэрика Ковальского беспомощно падал сквозь атмосферу Пентарры.
Его звено погибло. Он сам погиб, хоть и держался гораздо, гораздо дольше остальных.
Капрал Ковальский, Рэдди, никто.
Кому теперь вспоминать его имя, кому давать оценку его первому и последнему бою, как жить ему самому, лишившемуся всего, что он любил, что он считал своим миром, своим домом, своей семьёй.
Почему до сих пор бьётся его сердце, почему не угас его разум, «почему», проклятые «почему».
Никто и ничто. Как никто и ничто может задавать себе эти последние вопросы, бессмысленные, не имеющие ответов, не нуждающиеся в ответах.
Гремело за рассыпающейся бронёй разъярённое плазменное облако, бился на самом дне непокорного его сознания набат — Пентарра мертва.
Он успел стать никем в считанные секунды. И каждое из этих крошечных мгновений отпечатывалось в его памяти раскалённым клеймом. Он был далеко, очень далеко в тот миг, но даже на таком расстоянии он почувствовал пронзительную боль, словно это он два миллиарда раз умирал сейчас в недрах раскалывающихся туш гигантских неповоротливых каргошипов, оставшихся совсем без прикрытия.
После того удара из-под развёрнутого поперёк вражеского строя силового щита у них не осталось шансов. Врага было слишком много.
У Рэдди не осталось сил даже попытаться осмыслить весь масштаб случившегося. Сжавшись в недрах мёртвого «кокона», он лишь тихо выл в унисон гибнущему кораблю. Он был мёртв даже вернее, чем его товарищи, оставшиеся там, наверху, среди миллиардов обломков, кружащих по своим орбитам.
Оля, Оленька… почему тебя больше нет со мной?
Её больше нет. Её больше нет. Ну, а он… разве есть?
На долгое мгновение всё тело свело судорогой — то спятившая автоматика в последний момент смогла реанимировать один из гравитационных гасителей.
Прибыли — проскрипел голос и отключился.
Действительно. Прибыли. Нужно выбираться.
Шли минуты, затем часы, было темно, или это отказало зрение, Рэдди не знал. Под ним беспрестанно содрогалась почва, несколько раз он слышал над собой рёв вражеских двигателей, потом время замирало, услужливо предоставляя возможность проститься со своей никчёмной жизнью. Но и смерть медлила, не давая успокоения.
Почему он до сих пор жив.
Последнее «почему».
Обломки мыслей текли в нём, заставляя истончившиеся нервы саднить и рваться. Рэдди растворялся в его существе, оставляя лишь нечто аморфное, слабое, не знающее, откуда оно взялось, и какое отношение оно
Земля под ним была такой холодной.
И почему-то стало тихо.
Он уже ничего не ощущал, когда над его истерзанным телом, скорчившимся среди дымящихся радиоактивных обломков, нависла огромная тень.
Тень человека ростом до небес.
Вокруг было по-прежнему непроглядно темно, но эту фигуру он почувствовал чем-то иным, не зрением, не слухом.
К нему явилось существо стократ мудрее и стократ старше него. В недрах существа жила знакомая боль пережившего многих.
Он пришёл за ним.
«Жив… единственный среди всех. Кандидат, нам ещё предстоит о многом поговорить, но теперь — спи, этот сон продлится долго. Так долго, чтобы ты успел снова научиться жить».
Галаксианин не слышал этого безмолвного монолога, он лишь отчасти понимал происходящее на таком безумном отдалении. Но одна из его автономных частей получила приказ, и успешно продолжала его отчаянно выполнять до последней капли доступной энергии. А её было так непросто накопить вблизи некогда тёплого мира, под юной звездой.
Осознание того, что на самом деле произошло в те мгновения, пришло к Галаксианину лишь спустя годы. Когда он понял, насколько был не прав в тот злосчастный миг, когда решил, что должен спасти жизнь единственного доверенного ему человека. Не человека, нет, Избранного, слишком ярко сияла во тьме его дарёная искра. Но когда прозрение наступило, уже поздно было что-то менять.
Глава II
Аракор
Ибо ближе небес я увидел звезду,
Ибо солнца возврат возвестил…
Полёт сквозь тьму длился целую вечность.
Капсула была погружена в тишину, ни один квантоптоэлектронный импульс не пронизывал её холодеющий корпус, ни единый блик жизни не освещал её изнутри.
Он продолжал чувствовать эту плотную, смёрзшуюся тьму, будто его окоченевшее бесчисленные обороты назад тело не умерло, превратившись в слиток разорванных ледяными кристаллами мембран из коагулировавшего белка и продуктов липолиза. Сначала неживую субстанцию, некогда бывшую человеком, подвергли термической обработке, а потом рывком остудили до температуры, близкой к абсолютному нулю, остановив тем самым неминуемый окончательный распад.