Каникулы Рейчел
Шрифт:
Одно я себе клятвенно обещала – теперь, сбросив вес, я сделаю все, чтобы снова его не набрать. Больше никаких «Принглз», никакого печенья, никаких перекусываний между приемами пищи. И во время приемов пищи тоже. Это должно помочь.
Не успела я оглянуться, как мы добрались до конца недели, на бешеной скорости проскочили занятия по кулинарии, субботние азартные игры, и вдруг снова оказалось, что уже воскресенье.
32
В это воскресенье мне было позволено принимать
На случай, если Анна не приедет, я заранее заготовила для нее письмо, чтобы папа или кто другой ей передал. В нем содержалось требование немедленно мчаться в Уиклоу с целой сумкой наркотиков под мышкой.
В ожидании гостей меня волновали только две вещи. Во-первых, я опасалась Хелен, которая непременно обольет меня презрением, узнав, что здесь нет тренажерного зала, бассейна и массажа. И знаменитостей тоже нет. Но еще больше я опасалась мамы. Меня ужасала перспектива увидеть ее измученные страдальческие глаза. «Может, она не приедет?» – с надеждой подумала я и думала так до тех пор, пока не поняла, что если она не приедет, будет гораздо хуже, чем если она приедет.
Наконец, когда мои нервы были уже натянуты до предела, подъехал знакомый автомобиль. Честно говоря, я не поверила своим глазам, увидев маму на переднем сиденье рядом с отцом. Я ожидала, что она будет лежать на заднем сиденье, с головой укрытая пледом, чтобы никто ее не увидел и не догадался, что она здесь делает. И вот она здесь, такая храбрая и невозмутимая, с прямой спиной, даже без темных очков, шлема или широкополой шляпы. Мой боевой дух поднялся. К тому же я разглядела, что на заднем сиденье все-таки кто-то есть. Боже мой, пусть это будет Анна! С целой сумкой наркотиков.
Едва дверца открылась, я испытала острое разочарование, даже через оконное стекло услышав спорящие голоса и поняв, что третьим пассажиром была Хелен.
– Почему надо ехать так медленно? – кричала она, выбираясь из машины. На ней было длинное пальто и меховая шляпка, стиль «Доктор Живаго». Выглядела она потрясающе.
– Потому что на этих чертовых дорогах гололед! – орал в ответ красный от натуги папа. – Отвяжись от меня! Предоставь мне вести свою машину, как я хочу.
– Перестаньте! Перестаньте же! – шипела на них мама, выволакивая из машины нагруженные сумки. – Что о нас подумают!
– Да мне-то что? – звенел в морозном воздухе голос Хелен. – Подумаешь, какие-то алкаши!
– Прекрати! – Мама ударила Хелен по плечу.
Хелен тоже ударила ее:
– Отстань! Чего это ты так стесняешься? Того, что твоя дочь – такая же алкоголичка?
– Никакая она не алкоголичка! – ответила мама.
– Ах, какие грубые выражения! – пропела Хелен. – Тебе придется покаяться на исповеди в сквернословии. Но ты права! – победоносно
У мамы и у папы сделались каменные лица, и они оба опустили головы.
Я с тоской наблюдала за всем этим из окна. Мне хотелось убить Хелен. И родителей мне тоже хотелось убить. И себя тоже.
Мы неловко обнялись. Иначе обниматься мы не умели. И улыбнулись друг другу. Мои глаза наполнились слезами.
Хелен вместо приветствия сказала:
– Х-х-хосподи, ну и задрогла же я!
Мама вместо приветствия ткнула Хелен в бок и сказала:
– Не поминай имя Божие всуе.
Папа сказал:
– Здорово!
Тогда я не обратила на это внимания. Перед тем как завести все эти никому не нужные разговоры, мама сунула мне в руку сумку:
– Мы тебе кое-что принесли.
– Чудесно, – сказала я, заглянув в сумку, – «Тайто». «Тайто» и еще раз «Тайто». Спасибо.
– И «Баунти», – сказала мама. – Там еще должно быть десять батончиков «Баунти».
Я снова заглянула в сумку:
– Что-то не похоже.
– Я их клала, – сказала мама. – Я точно помню, как я клала их сегодня утром.
– Ах, мама! – сочувственно произнесла Хелен, ее хитренькое кошачье личико было сама невинность. – Память у тебя уже не та!
– Хелен! – резко скомандовала мама. – Отдай!
Хелен угрюмо открыла сумочку:
– А почему мне-то нельзя?
– Ты прекрасно знаешь, почему, – ответила мама.
– Потому что я не наркоманка? – спросила Хелен.
Все вздрогнули.
– У тебя еще все впереди, – пообещала мама.
– Съешь один батончик, – разрешила я.
– А три можно?
Я им все показала, гордясь и одновременно стесняясь. Стеснялась я, когда они говорили, например:
– Не помешало бы тут стены покрасить. А то так же, как у нас дома.
– Есть тут кто-нибудь знаменитый? – шепнула мне Хелен.
– Сейчас нет, – небрежно бросила я в ответ.
К моему огромному облегчению, она просто громко сказала: «Блин!» и все.
Я провела их в столовую. Она была битком набита. Все это выглядело, как, вероятно, день Страшного суда. Нам удалось пристроиться на кончике скамейки.
– Ла-а-нно, – сказал папа каким-то странным голосом. – Хаар-ршотут.
– Что ты сказал, папа?
– Харршотут.
Я вопросительно посмотрела на маму.
– Он говорит, что тут хорошо, – объяснила она.
– Но почему ты так по-дурацки разговариваешь? – удивилась я. – К тому же тут вовсе не хорошо. Далеко не хорошо.
– «Оклахома»! – прошептала мама. – Он получил маленькую роль в постановке «Блэкрок Плейере». Он репетирует акцент. Правда. Джек?
– Точна-а. – Папа потрогал поля воображаемой соломенной шляпы. – Мэ-эм, – добавил он.
– Мы уже с ума все от него сходим, – сказала мама. – Если я еще раз услышу, что «пшеница у нас достанет слону до глаз», то, клянусь, убью этого слона.