Каникулы Рейчел
Шрифт:
– Давай-ка спешивайся, – посоветовал папа, – и выпей молочка.
– А это уже не «Оклахома», – проворчала мама. – Это тот, другой парень, ну как его, тот козел…
– Сильвестр Сталлоне? – подсказал папа. – Нет, сейчас не до него… Надо репетировать. – Он повернулся ко мне. – Вживаться в образ, понимаешь? Я должен жить, есть, дышать, как мой персонаж.
– Он уже неделю ест на ужин печеные бобы, – сказала Хелен.
Вдруг мне пришло в голову, что, пожалуй, не так уж и странно, что я оказалась в реабилитационном центре. С такой-то наследственностью.
– Бо-оже
Мы проследили ее взгляд. Она смотрела на Криса.
– Неплохо! Я бы его из постели не выкинула… Ай! Чего ты дерешься? – крикнула она на маму.
– Я тебе покажу постель! – пригрозила мама. Потом, заметив, что несколько человек смотрит на нее, она поспешно изобразила на лице любезную улыбку, которая, разумеется, никого не обманула.
– Все дело в ногах, правда? – задумчиво произнесла Хелен. – Он играет в футбол?
– Не знаю.
– Узнай, – велела она.
Мы сидели и неловко молчали, первая вспышка радости от встречи погасла. Мне было совестно, что мы даже не способны поддерживать тихие занудные разговоры вполголоса, как остальные. Время от времени кто-нибудь делал отчаянную попытку завязать беседу, спросив, например: «Так здесь неплохо кормят?» или сообщив: «Все-таки февраль – ужасный месяц».
Мама все время косилась на Чаки, на ее золотистые волосы, безупречный макияж, кучу побрякушек, дорогую одежду. Наконец она толкнула меня локтем в бок и театральным шепотом, который, скорее всего, и в Норвегии было слышно, прошипела:
– А что с ней?
– Спроси еще погромче, – ответила я.
Она сверкнула на меня глазами. Лицо ее внезапно побелело, она втянула голову в плечи.
– Господи Иисусе, – вдруг прошептала она.
– Что?
Мы все стали бешено вертеть головами, пытаясь понять, что ее так поразило.
– Не смотрите туда! – прошипела она. – Опустите головы!
– Да что такое? Кто там?
– Это Филомена и Тед Хатчинсоны, – сказала она папе. – Что они здесь делают? А если они нас увидят?
– Кто это такие? – хором спросили мы с Хелен.
– Знакомые ваших мамы и папы, – пояснил папа.
– Откуда вы их знаете?
– По гольф-клубу, – прошептала мама. – Боже нас сохрани… Какое унижение!
– Да-а не, сперва-то мы их не там встретили, – продолжал «репетировать» папа. – Было вот как: их собака, то есть, я хотел сказать, их псина, сбежала, а мы нашли…
– О боже, они идут сюда! – в ужасе прошептала мама. Она чуть в обморок не упала.
Мне было неприятно. Если она так стесняется моего пребывания здесь, то почему именно она так настаивала на нем? По ужасающе сладковатой улыбочке, которую она наклеила на лицо, я поняла, что Хатчинсоны нас увидели.
– Привет, Филомена! – проговорила мама севшим голосом.
Я обернулась. Это была та самая женщина, которую я неделю назад видела с Крисом. Видимо, его мать. Она держалась с гораздо большим апломбом, чем моя мама.
– Мэри! – просияла она. – Никогда не думала, что ты алкоголичка!
Мама заставила себя
– А у тебя к чему пристрастие, Филомена? К лошадям?
Они еще некоторое время втыкали друг в друга шпильки, как будто находились на вечеринке с коктейлями. Тут я заметила игрока Дейви. Он сидел за противоположным концом стола, и лицо у него было потерянное, а взгляд тусклый. Во мне мгновенно вспыхнуло желание защитить его.
– У нас здесь сын, – сказала Филомена. – Куда он подевался? Кристофер!
Точно, она мать Криса. Что ж, совсем неплохо, если его родители познакомятся с моими. Это будет полезно. На тот случай, если, выписавшись отсюда, он мне не позвонит. У меня будет предлог увидеться с ним – например, занести миссис Хатчинсон какую-нибудь банку с завинчивающейся крышкой. Мама и ее подружки постоянно обменивались этими банками: из-под зеленого горошка, квашеной капусты и тому подобное. По-моему, они только этим и занимались. Мама попыталась представить нас друг другу:
– Наши дочери: Клер… – она указала на меня.
– Рейчел, – поправила я ее.
– …и Анна, то есть нет, Хелен.
Хелен вежливо извинилась, доверительно сообщив миссис и мистеру Хатчинсон: «Я сейчас лопну, если не пописаю», – и отвалила. Я очень скоро последовала за ней. Не то чтобы я ей не доверяла, а просто… я ей не доверяла.
Она сидела на ступеньках, окруженная мужчинами. (В столовой, должно быть, остались лишь брошенные жены и дети.) Одним из мужчин был Крис. Это не удивило меня, но особой радости я, конечно, не испытала. Хелен развлекала аудиторию страшными историями о своем запойном пьянстве:
– Часто я просыпаюсь ночью и не могу понять, как добралась домой, – хвасталась она.
И никто не поставил ее на место, сказав: «Это еще что! Вот я иногда просыпаюсь и не могу понять, жив я или мертв», а ведь любой из них имел основания это сделать. Вместо этого они просто из кожи вон лезли, стараясь ей понравиться и строя грандиозные планы. Например, чтобы она немедленно поступила в Клойстерс, сейчас как раз есть место, свободная койка между Нэнси и Мисти…
– В случае чего можете лечь со мной, – предложил Майк, чем вызвал у меня приступ ярости. Ведь его несчастная, замотанная, регулярно приносящая печенье жена была в каких-то двух шагах.
Кларенс, разумеется, сделал попытку погладить Хелен по волосам.
– Прекратите немедленно! – резко одернула его она. – Не меньше, чем за десять центов.
Кларенс начал было рыться у себя в карманах, но Майк схватил его за руку и сказал:
– Она шутит.
– И не думала, – ответила Хелен.
Во время всей этой вакханалии я глаз не сводила с Криса. Мне хотелось понять, как он реагирует на Хелен. То есть мне хотелось убедиться в том, что она на нее не реагирует. Но они обменялись парой взглядов, которые мне совсем не понравились. Они показались мне весьма многозначительными. Я в очередной раз возненавидела себя. Вечно я выгляжу невзрачной рядом с моими сестрами. Даже моя мать иногда меня затмевает.