Канкан на поминках
Шрифт:
– Где он сейчас живет, точно не знаю.
– Опять врешь.
Наташа дернулась.
– В подобном тоне я больше не стану поддерживать разговор.
– Хорошо, – ответила я, вставая, – тогда прощай.
Наташа, не ожидавшая столь легкой победы, не сумела сдержать возгласа удивления:
– Уходишь?
– Да, – спокойно ответила я, – отправляюсь восвояси, но скоро вернусь, правда, не одна.
– А с кем? – тихо поинтересовалась Наташа.
Я вздохнула.
– Конечно, не хочется доставлять тебе неприятности, но у бедного майора Костина, того самого, что обвиняют
Наташа, вертевшая в руках карандаш, невольно сжала кулак, раздался сухой треск. Я пошла к двери.
– Погоди, – прозвучало за спиной, – я и впрямь не знаю, где он теперь.
– Я это уже слышала…
– Но в апреле жил на Болтовской улице, в доме восемь, квартира семьдесят четыре… Вместе со своей матерью.
– Спасибо, – вежливо сказала я и вышла.
На улице начинался дождь. Собираясь в ГУМ, я не взяла машину. В центре, возле Красной площади, трудно найти место для парковки, а на метро я добираюсь до «Площади Революции» всего за пятнадцать минут. Зато теперь придется весь день пользоваться общественным транспортом, и зонтика нет…
Быстрым шагом я пошла к метро. Я хорошо знаю, где Болтовская улица, там находится мастерская по починке струнных инструментов, и в прежние годы, учась в консерватории, я иногда привозила туда свою арфу. Добравшись до «Павелецкой», я прошла по Валовой и нырнула в третью арку. Насколько помню, этот двор проходной, и я сильно сокращу путь.
Дом номер восемь высился среди маленьких трехэтажных домов, словно огромный океанский лайнер среди речных трамвайчиков. Серый, с колоннами и эркерами, он выглядел импозантно, несмотря на облупившийся фасад и потемневшие оконные рамы.
В просторном подъезде вполне можно было играть в крикет, зато лифт отсутствовал, а семьдесят четвертая квартира оказалась под крышей.
Тяжело отдуваясь, я влезла на шестой этаж, поискала глазами нужную дверь, но не нашла ее, и тут за стеной раздался скрип, потом лязг, и в самом дальнем углу площадки открылось нечто, больше всего похожее на лаз в лисью нору.
– Ищете кого? – любезно спросила женщина.
– Да, – ошарашенно сказала я, – семьдесят четвертую квартиру, думала, она тут, на последнем этаже, но что-то не вижу где. А, простите, там, откуда вы вышли, что?
Дама рассмеялась и поставила на пол набитую хозяйственную сумку.
– Лифт.
– Лифт? Но где же шахта?
– Пристроили снаружи, знаете, так иногда делают, стеклянный стакан, в котором ходит кабина.
– Но внизу, в подъезде, нет входа в него, там только дверь в одну квартиру…
Женщина снова заулыбалась.
– Вы первый раз к нам пришли, да?
Я кивнула.
– В подъемник можно попасть только со двора, на втором и первом этаже в подъезде не сделали двери, а начиная с третьего… Вот смотрите…
И она распахнула маленькую дверь, открывавшую нечто, больше всего похожее на вход в подземелье, куда скользнула за кроликом Алиса, чтобы попасть в Страну
– А семьдесят четвертая квартира там, – показала любезная дама на крохотную узкую лестницу, ведущую вверх.
– На чердаке?
– Ну, в нашем доме такое помещение называется мансарда, – пояснила тетка, – хотя вы, конечно, правы. Чердак он и есть чердак. Потолок у Лариных на голове висит.
– У кого?
– Ну, у Ольги Петровны, ее фамилия Ларина. Вы что, не знаете, к кому идете?!
– Вообще, не к ней…
– Да? – удивилась соседка, гремя ключами у квартиры с номером семьдесят три. – А к кому?
– К Михаилу.
Соседка резко бросила связку ключей в сумку и, входя в свою квартиру, протянула:
– К Мише? Ну, ну, однако.
Удивленная столь странной реакцией, я пошла по страшно неудобной лестнице вверх. В старинных московских зданиях встречаются иногда совершенно невероятные квартиры. У одной из моих подруг кухня расположена прямо за входной дверью. То есть, войдя в ее квартиру, вы сначала попадаете к плите и мойке, а только потом можете снять пальто, так как прихожая находится дальше. Хорошо хоть туалет не у лифта.
В семьдесят четвертой квартире не было звонка, и мне пришлось колотить в дверь сначала кулаком, а потом ногой.
Наконец дверь приотворилась, и появился мужчина – маленький, сухонький, одетый в дешевый спортивный костюм, явно купленный на вьетнамском рынке. На голове у старичка клубился легкий седой пух, делавший его похожим на перезревший одуванчик. Над верхней губой топорщились довольно густые черные усы.
– Вам кого? – неожиданно тоненьким голоском пропищал дедушка.
– Ольгу Петровну или Михаила.
– Слушаю.
Я подумала, что старичок плохо понял, и повторила, стараясь четко выговаривать слова:
– Будьте любезны, позовите Ольгу Петровну, а еще лучше – Михаила.
– Слушаю, – вновь ответил дедуля.
У меня открылся рот. Ничего себе! Да Михаилу-то сто лет! Ни Наташа, ни Алена ни разу не сказали ничего о его возрасте. Конечно, бывают такие браки, когда жена годится мужу во внучки. У Катюши случилась один раз очень неприятная ситуация, когда к ней на прием явилась девчушка лет шестнадцати вместе с лысым пузатым мужиком, давно отметившим шестидесятилетие. Подруга осмотрела девочку и радостно сообщила:
– Вы очень правильно поступили, что сразу пришли, пока болезнь не запущена, с ней легко справиться. Пусть ваша внучка начнет принимать вот это средство.
Мужик побагровел, но Катюша не обратила внимания на его кожную реакцию и на всех порах понеслась дальше:
– Можете купить это лекарство для вашей внучки в ближайшей аптеке, внучке тут же станет лучше, ваша внучка…
– Доктор, – процедил посетитель, – это моя жена…
С другой стороны, ничего удивительного в такой ситуации нет. В конце концов, Наташа имела полное право выйти замуж за человека старше себя в два раза, но странно другое. Почему этот старикашка заинтересовал такую девушку, как Соня Репнина? Ей-то Михаил вообще должен был показаться Мафусаилом! Но делать нечего, придется каким-то образом вызывать на откровенность этого современника Адама и Евы.