Канкан на поминках
Шрифт:
– Сколько же мальчиков ты сдала государству, пока родила троих девочек?
В глазах Лиды заплескалось нечто, похожее на страх.
– Это вы?
– Я, – кивнула Зинаида Самуиловна.
– Девочки не мои, – тихо ответила Лида.
Зинаида вздернула брови.
– Да ну?
– Вера моя, – поправилась Репнина, – вы тогда ко мне в больнице в палату приходили, когда она на свет появилась, а Галя и Тоня – неродные, но так получилось, что живут со мной.
– А-а, – протянула Зинаида Самуиловна, – ясненько теперь, значит, с тем мужиком, ну, которому больной ребенок
Лида молча кивнула.
– Правильно, – одобрила доктор, – неприятный тип!
Неожиданно Лидочка ухватила ледяными пальцами руку Зинаиды Самуиловны:
– Господи, это все он, Андрей, я не хотела оставлять мальчика, а он настаивал, требовал, говорил: «Брошу, если домой принесешь!»
– Нормальная женщина решит эту ситуацию в пользу ребенка, – жестоко заметила Зинаида.
– Боже, ну какая я тогда была женщина, – воскликнула Лида, – сама ребенок запуганный да еще любила Андрея до умопомрачения, вот и пошла у него на поводу… Да если хотите знать, все время сейчас мучаюсь, что с ним, как живет, ест ли досыта. – Она махнула рукой, потом то ли закашлялась, то ли заплакала.
Внутри Зинаиды Самуиловны шевельнулось что-то слегка похожее на жалость.
– Ну-ну, – проговорила она, – ладно, видишь, как глупость-то оборачивается.
Но Лида продолжала цепко держать Зинаиду Самуиловну за пальцы.
– Ничего-то ты не знаешь, – шептала она, – да у меня при виде любого мальчика сердце переворачивается. Иногда гляну на подростка и думаю: «А мой-то тоже уже в школу пошел». Да я этих девчонок, которых мне мужья подбросили, только из-за того младенца и взяла, грех искупила. Ой, горе, знала бы ты, как мне тошно!
Она замолчала. Зинаида тоже не решалась ничего сказать. Повисла тягостная тишина. Потом доктор собралась с мыслями и произнесла:
– Ну, если тебя это успокоит, то знай, мальчика взяла на воспитание хорошая семья, и его судьба сложилась счастливо.
– Дай, дай мне их адрес, – взмолилась Лида, – ничего плохого не сделаю, только одним глазком погляжу на сына, ну скажи, будь человеком! Видишь, извелась я совсем…
Зинаида покачала головой.
– Извини, я не знаю их координат, ни фамилии, ни адреса, ни телефона… Органы опеки тщательно сохраняют тайну усыновления, делается это в интересах ребенка…
Лида опустила голову и тихо сказала:
– Уйди, пожалуйста, уйди, уйди…
Педиатр, испугавшись, что сейчас начнется истерика, вернулась в квартиру. Впрочем, настроение у нее испортилось окончательно, и Зинаида Самуиловна собралась домой. Прощаясь с хозяйкой, она услышала веселый смех и, невольно глянув в сторону звука, увидела трех девочек Лидии Салтыковой и двух мальчиков, пришедших с кем-то из других гостей. Дети весело прыгали посередине комнаты. Зина невольно поискала глазами Лиду. Та стояла у окна, старательно улыбаясь, но в ее взоре читалась тоска.
…– Вот и напишите в своем журнале, – посоветовала мне педиатр, – ошибка, совершенная в молодости, может потом тяжелым бременем лежать на душе всю жизнь. Отказываясь от ребенка, нельзя выбросить его из своей жизни навсегда. Когда-нибудь, в самый неподходящий момент, придут воспоминания
– А в какой приют отправлялись дети? – осторожно спросила я.
– Дом малютки номер 148, – последовал ответ.
На улице я села на лавочку и начала ковырять асфальт носком туфли. Однако ситуация кардинально меняется. Отчего это я решила, что Соню Репнину убил кто-то из любовников? Конечно, девушка отличалась редкой распущенностью да еще жаловалась Ане Веревкиной на побои, которые якобы наносил ей Михаил. Но, с другой стороны, Вера, старшая сестра Сони, упоминала о том, что новый, никому не известный кавалер дико ревновал Софью. Наверное, она просто доводила своим поведением бедных мужиков до того, что те не выдерживали и распускали руки. Еще неизвестно, кто больше виновен в таком случае: нападающий или «невинная» жертва. Но теперь появляется новый подозреваемый, родной брат Сони… Но зачем ему уничтожать сестру?
Внезапно я почувствовала, что трясусь от холода. С неба давным-давно лил ледяной дождь, струи воды стекали по мне, кофточка и брюки промокли насквозь. В таком виде невозможно ехать в дом малютки, да и денег на дорогу нет, в кошельке осталась только одна десятка.
Отряхиваясь, как собака, я понеслась к метро и, вскочив в вагон, подумала: «Мотив понятен». Брошенный мальчик вырос, начал искать своих родственников, обнаружил первой Соню, пришел к ней, но та небось по своей привычке стала говорить гадости. Бедный парень обозлился и схватил нож!
Ну и дела! Осталась совсем ерунда, найти мужика, в этом году, вернее, через несколько дней ему исполнится сорок лет. Внезапно ледяная рука сжала сердце. Бедный, бедный Вовка, он так и не дожил до своего сорокалетия, мы бы справляли ему эту дату первого октября.
Домой я влетела, клацая зубами.
– Эй, Лампа! – закричал Кирюшка. – Ксюха звонила из роддома.
– И что? – спросила я, стаскивая противно-мокрую футболку.
– Удивилась, что ты передала продукты и не дождалась записки от нее. Тут целый гардероб.
– Для кого? – удивилась я, пытаясь вылезти из облепивших меня, как пластырь, джинсов.
– Для маленького, естественно, – ответила Лизавета, входя в спальню, – вот смотри!
И она сунула мне листок. «Две распашонки, памперсы, две пеленки, тонкая и фланелевая, одеяло байковое, плед шерстяной, две шапочки, уголок с кружевами, голубые капроновые ленты и платье с поясом».
– Платье ребенку зачем? – изумилась я. – Глупо как-то младенца обряжать таким образом. Хотя можно купить, раз надо, но ведь у нас мальчик! Совсем Ксюха того!
Лизавета тяжело вздохнула.
– Платье для Ксюты, она сказала, ей охота потуже подпоясаться, чтобы талию почувствовать.
– А ленты тоже ей?
– Лентами одеяло перевязывают, – заорал Кирюшка, влетая в комнату, – ну ты, Лампа, даешь, неужто не знаешь?!
– Нет, – растерянно ответила я, – откуда? Своих младенцев у меня никогда не было, и, конечно, кое-что непонятно… Какой-то угол с кружевами…
– Это пеленка с красивым, ажурным краем, – пояснила Лиза, – между прочим, у меня тоже детей нет… пока!