Капитал (сборник)
Шрифт:
– Алло! – взяла Юля трубку.
– Пусть он выходит, – расслышал Иван громкий голос. – Я жду на улице.
– Про кого ты? – спросила Юля, и зад её, минуту назад игривый, тяжело опустился.
– Не шути со мной! – крикнул телефон.
Иван подался назад и вышел из Юли, будто из тёплого дома на осеннюю улицу. Даже передёрнуло.
Юля отложила телефон и косо улыбнулась:
– Пойдём, выпьем. За встречу.
На кухне ждал стол, насколько лакомый, настолько в эти опасные минуты и печальный.
– Мне стакан, –
Подняли тревожный тост за чтобы-всё-хорошо.
– Лёнчик со второго этажа ещё живой? – пылко спросил Иван, не закусив после стакана.
– Живой, – ответила Юля. – Хочешь, как в прошлый раз?
С пятого этажа Иван спустился на второй и аккуратно постучал в дверь, снизу до верха покрытую следами от подошв. Аккуратно стучать следовало не из вежливости, а потому что дверь могла упасть даже от громко сказанного слова.
– О, Ванька-романтик! – обрадовался Лёнчик, сберёгший трезвую память на лица. – Опять бежишь?
Лёнчиком он звался противозаконно. Его уменьшительно-ласкательная юность минула в доядерную эру, и выглядел он мало сказать старым, выглядел он – вечным, как истина о вине. Размеры Ленчика превышали общечеловеческие, что тоже мешало воспринимать его детское имя. А если бы пришло кому в голову его взвесить, то вслед за цифрой 120 должны были бы стоять вместо килограммов литры.
В качестве приветствия Иван вручил хозяину початую бутылку и прошёл внутрь. По пути к балкону пришлось повстречать ещё нескольких водяных и русалок, но почести им были лишни.
У Ивана имелся двойной опыт прыгать со второго этажа из питейной квартиры. Так что и на сей раз он приземлился удачно и эффектно, с кувырком. Увы, поглазеть на трюк приехали на двух автомобилях черноокие мужчины с плотными туловищами.
– Брат, мы его взяли, – рапортовал один из них по рации. – Он за домом. Приём!
Иван, озираясь, тщательно отряхивал одежду и ощупывал, будто отбил, локти. Решить вопрос бить или не бить, помогли ещё две прибывшие машины, в одной из которых сидел Тимур. Конец.
Как полагается истинному лидеру, Тимур не имел человеческого роста и лишь немного возвышался над землёй, чуть выше дворняжки, если ей встать на задние лапы. При этом он умел смотреть с высоты птичьего полёта. На лице его имелся свирепый острый нос неизвестного назначения, каким можно было разве что до смерти клевать пернатую добычу. Юля звала мужа грифоном.
– Поехали! – позвал Ивана Тимур, кривя тонкие, как порез, губы.
В дороге молчали. Оба знали, что впереди ждёт страшное, но Иван зевал, а у Тимура тряслись руки. Иван зевал в голос, будто вынуждая, чтобы его оговорили, а Тимур, сжимая зубы, скалился, лишь бы молчать.
Выехали за город, свернули на грунтовую дорогу, и Иван произнёс:
– Тимур!
Водитель сбавил скорость, чтобы не трясло и стало тише.
– Тимур, давай поговорим без них. Минуту.
– Сиди
– Тогда поговорим при всех, – настаивал Иван.
– Рамазан! – сказал Тимур водителю. – Останови!
Вдвоём они отошли от кортежа в бесцветное осеннее поле. Тимур по пути чесал рукой в кармане куртки.
– Тебе не стыдно? – спросил Иван и скривился, изобразив на лице разочарование.
Тимур встал и, забыв про зуд в кармане, вынул руку, сжатую в кулак.
– Ты думаешь головой-то? – напирал Иван. – Зачем ты столько людей собрал? Чтобы они видели и знали, что ты не можешь справиться с женщиной? Они потом тебя будут слушаться, а? Они пойдут за тобой? Ты думал?
– И щто ты предлагаешь? – Тимур разжал кулак.
– Сделал бы всё тихо. Или сам бы меня или заплатил бы кому, но без показухи. А то ведь позор для такого, как ты. У тебя имя, авторитет. Да и я не последний человек в городе, меня знают. Надо же было устроить такую войнушку! Машины, рации!
Тимур слушал и не перебивал. Вдалеке на дороге осталась вереница автомобилей и два десятка разбойников, которые маялись в ожидании, что их тоже позовут на разговор.
– Если бы я тебя не уважал, то и не говорил бы, – закончил Иван.
Он шарил ногой по бледной траве и кусал губу. Хотелось жить.
– А ты в чём-то прав! – сказал Тимур и поглядел не свысока, а откуда-то из адских глубин. – Сука не захочет – кобель не вскочит.
Ивана, живого и счастливого, отвезли домой, а вечером ему позвонил Тимур и сказал, что Юля упала с балкона. Больше не сказал ничего.
2.
Как она выглядела на земле, когда похороны и потом – где могила, Иван узнавать ни у кого не стал. Он начал озорничать.
Раньше милиция клацала зубами, зная, что того или иного злодея будет защищать Иван. Следствие и дознание на дух не переносило его самого, его костюмы с металлическим отливом, зеркальные ботинки и крокодилий портфель. На всякий допрос или судебное слушание он являлся, сияя, как в ЗАГС.
– Что? – обречённо вздыхал следователь в его наглые глаза, – опять пришёл всех жуликов по домам распускать?
А он улыбался и изящными белыми пальцами интеллигентно заправлял за узел галстука кудри, которые щекотали ему кадык.
Ивану боялись давать на ознакомление дела, это было всё равно, что давать кочан капусты на ознакомление козлу. Он брал толстые, толще Пятикнижия Моисея, тома и искал в них первоначальный материал – грязные, мятые листочки, исписанные кривым бессонным почерком и пропитанные никотином. Здесь-то Иван и в самом деле чувствовал себя, как в огороде, смакуя огрехи. То разные чернила, хотя по сухим каплям на листах было ясно, что писалось в дождь, и шариковую ручку оперу пришлось поменять на гелиевую. То в неверной графе стояла дата и наплевать, что протокол писался ночью в подъезде без лампочки. Фальсификации и всё тут.