Капитан Брамы
Шрифт:
— Да, простите, отче, — сказал кореец, — слаб я, грешен. Постоянно забываю, что они не люди.
— Бог простит, брат Виктор, — благодушно ответил Василий. — Я вот о чем думаю… это до чего ж мы дошли, православные, что Господь из земляных бесов, как из камней, новых детей Авраама воздвигает. Если мы, гордо именующие себя христианами, не боремся с жидовским игом, то тогда это за нас гномы сделают. Нам в посрамление! — отец Василий вновь воодушевился, — да, да, да, нам в посрамление!
Они, гномы, и будут этими камнями, об которые, даст Бог, жиды все свои ядовитые зубы обломают! Но нам-то срам какой! До чего
— Аминь, — тихо сказал Виктор.
— Аминь, — отозвался иеромонах и сказал с укором, — а земляных жалеть не надо. Жалостью, брат мой, вымощена ныне дорога в геенну огненную.
— Отец Василий, — Виктор преданными глазами смотрел на иеромонаха. — А мне сегодня жид под утро явился, в образе моего бывшего сектантского надзирателя… Был у нас один такой.
— Ну и чего? — голос у отца Василия вновь стал тихим и умирающим, казалось, он потерял интерес ко всему.
— Сделал, как Вы учили. Написал имя жида на листке бумаги, положил под святой крест и сотворил молитву Господу, дабы Господь, по молитвам грозного царя, всю злобу жида обратил на его голову и отправил жида в геенну. И представляете, помогло! Жид вначале раздулся от злобы, потом взял, да лопнул. Только в келье завоняло.
— Слава Богу, брат Виктор, — устало отозвался отец Василий. — Да, что там у нас с генератором?
— С генератором у нас следующее…
Кореец не договорил. Раздалось частое сухое покашливание. Это появился Гришка. Его можно было принять за карлика, лилипута — ростом с ребенка, но необычайно широкий в плечах. С непропорционально большой головой и лицом от глаз заросшим густым волосом, переходящим в окладистую бороду.
На голове у Гришки была красная вязаная шапочка. Если не считать ее, вся остальная одежда на нем имела подчеркнуто фольклорный вид. Он был в красной рубахе навыпуск, поверх рубахи темно-коричневый кафтан, штаны-шаровары такого же цвета и начищенные хромовые сапоги.
Подойдя вплотную к отцу Василию, он протянул свою широкую кряжистую руку ладонью вверх. На ладони лежал небольшой и блестящий металлический диск. С одной стороны, сбоку, в диск была вставлена трубочка и такая же трубочка выходила с противоположной стороны. Протянув диск иеромонаху, Гришка заговорил, странно выворачивая слова:
— Дырки-мочилки, отче Ва-а-силие, бла-а-агословите рыбку.
— Молитвами грозного царя, который грядет, — серьезным голосом произнес Василий и даже перекрестил «рыбку», — да благословиться сей святой образ против ига жидовского…
Отец Василий замер. Издалека долетела приглушенная барабанная дробь. Ей ответила еще одна. И еще.
— Что?! — взвизгнул отец Василий неожиданно тонким голосом. — Я же запретил!
— И я им запретил! — воскликнул Виктор.
Иеромонах и его «правая рука» кинулись к выходу из пещеры.
— Булки-бублики, — громко сказал Гришка и поднес к губам диск, словно бы намереваясь подуть в трубочку. Постояв так несколько секунд, он с неожиданной скоростью кинулся вслед за людьми, проворно перебирая короткими ножками.
Брама
Никогда не встречал такого ледяного взгляда. Даже у всемирно-известного мага, против которого мы когда-то устраивали пикеты, и то, взгляд потеплее был. Но этот…
Я его ощутил физически, буквально, спиной. Мы как раз обогнули холм, на котором располагалась село. Наша тропинка раздваивалась. Одна ветка продолжала свой бег в прежнем направлении и терялась между холмами. Другая, повернув налево, выводила к дороге на Кут. По ней мы и пошли.
Не прошло и пяти минут, как мы поравнялись с отарой овец. Животные паслись возле самой тропы. Я еще подумал, что это, наверное, те же овечки, что я видел вчера, въезжая в село. И тут ощутил на себе этот взгляд.
Нас в упор разглядывал невзрачный невысокий мужичонка, лет шестидесяти на вид. По-видимому, пастух. На голове у него была мятая широкополая, ковбойская шляпа — шляпа сразу бросилась в глаза. Довольно непривычный головной убор, для села.
Пастух стоял немного в стороне от тропы, шагах, может в двадцати, стоял совершенно неподвижно, застывший, как статуя и только смотрел. Но что это был за взгляд! Сколько в нем было необъяснимой потусторонней ненависти.
Мы невольно прибавили шаг. Метров через сто, не сговариваясь, одновременно оглянулись. Загадочный мужичонка все так же неподвижно стоял на все том же месте и по-прежнему неотрывно смотрел нам вслед.
— Чего это он так на нас вылупился?
— Кто его знает, брат, — почти шепотом ответил мне отец Иван. — Ты только не оборачивайся и не смотри на него. Идем спокойно, как шли…
Минут через десять мы наконец-то вышли на долгожданную трассу и бодро зашагали в юго-западном направлении. В сторону Красного Кута.
До Кута по трассе около двенадцати километров. Мы намеревались посетить село, познакомиться с краснокутовским председателем сельсовета. Но и сообщить, что в ближайшее время мы прибываем на постоянное место жительства. Обратно, в Черноморку, планировали вернуться до темноты.
Мы бодро шагали по гладко утоптанной грунтовой дороге. Светило весеннее солнышко, чирикали птички, кричали пронзительными кошачьими голосами чайки. Жуткий взгляд постепенно забывался. Загадочный пастух овец теперь больше вспоминался философски — этакая странная демоническая личность в ковбойской шляпе.
— Да, странный тип, — говорил мне отец Иван. — Но я его не знаю. Первый раз вижу. Впрочем, я две недели в Черноморке, много кого не знаю… А вообще, не дай Бог с таким дядечкой связаться. Не поймешь, то ли больной, то ли бесноватый. Но если такие гипнотизеры нам в Куту начнут воду мутить, то, брат, будет весело.
Отец Иван едва успел закончить фразу, как в лицо нам внезапно ударил резкий порыв ветра, да такой, что чуть было не сбил нас с ног; а я еще в придачу едва не задохнулся.
Я как раз открыл рот, хотел что-то умное про демонические силы сказать, и вдруг резкий, невероятно упругий и тугой, словно резина, порыв ветра во мгновение ока забил песком рот, заполнил легкие, закупорил все дыхательные каналы.