Капитан Быстрова
Шрифт:
— В лесу я иной бы стала! Есть-пить готовила бы, шила, за ранеными ухаживала, а надо — и в бой пошла бы…
— Как раз тебе в бой! — усмехнулся Козьма Потапович, отхлебывая чай.
Вскоре женщины легли спать, а Козьма Потапович отправился по своим делам.
Проснувшись во втором часу дня, Маша сразу же вспомнила о незнакомой девушке, прятавшейся на чердаке. Ей очень хотелось увидеть ее и поговорить с ней.
Отложив все дела, Маша вышла в сени, приставила к стене лестницу и поднялась на
На чердаке было тихо.
Решив, что девушка спит, Маша спустилась вниз, зашла в чулан, взяла там крынку молока. Густо намазав маслом большую краюху хлеба, налила молока в кружку и, захватив чистенькую салфетку, полезла на чердак.
Подойдя на цыпочках к Наташе, она, казалось, услышала биение своего сердца: так было радостно и приятно помочь человеку, а главное, знать то, чего не должны знать враги! Догадайся немцы о том, что у них на чердаке спрятан человек, они никого не помилуют! Это было похоже на заговор против оккупантов и порождало гордость, подтверждавшую какое-то неписаное ее, Машино, превосходство над немцами. «Они обмануты и не ведают о том, что знаем и делаем мы…» От этого становилось радостно, хотя радости не было вокруг.
Поставив на печной боров кружку с молоком, Маша расстелила салфетку, положила на нее хлеб с маслом, затем переставила туда же и кружку.
Девушка спала, лежа навзничь, закинув руки за голову. Ее толстые каштановые косы, свободно разметавшиеся по подушке, были такие же, как у Маши. На мочках ушей виднелись проколы для сережек. Эти проколы делают с детства, продевая до заживления шелковую нитку или конский волос. «Она, наверно, не надевает сережек? Посерьезней меня будет…»
Маша опустилась на колени и как можно мягче, приветливей позвала:
— Девушка!.. А, девушка!..
Рука ее легко коснулась одеяла. Незнакомка вздрогнула и проснулась. Ее взгляд встретил приветливую улыбку на свежих, румяных губах, сверкнули глаза, ласково и спокойно глядящие на нее.
— Не бойся. Я дочь Козьмы Потаповича, Маша…
— Что-нибудь случилось?
— Ничего. Вставать не пора ли? Второй час. Я покушать принесла.
Наташа поднялась на локоть:
— Ну, здравствуй! Отец рассказывал о тебе. Меня Натальей звать, — и она протянула замлевшую руку.
— По говору ты вроде бы землячка наша?
Наташа улыбнулась:
— Здесь я родилась… Недалеко…
— Зашла я сюда и, глядя на тебя, подумала: такая ты молодая, а, видно, в жизни многого добилась? Воюешь, значит?
— Девушек на войне тысячи. Вот и я, — ответила Наташа. — И в войсках ПВО, и штурманы авиации, и водители, и снайперы, и мало ли еще? Одних медиков сколько!..
— Уважаю всех! Радостно мне, Наташа, что и наши девушки тоже на фронте есть. Только я словно на отшибе живу… Тяжело как-то, боязно — не упрекнули бы?.. Посмотрела на тебя и подумала:
На чердаке они проговорили не меньше часа. Наташе понравились непосредственность и откровенность Маши.
Когда девушки сошли вниз, Маша познакомила Наташу с матерью, потом принесла со двора в сенцы умывальник, подала мыло и полотенце.
— Неужели мужиков хватать не стало, — вздыхала Арина, — если по тылам девчат стали гонять? Их ли дело среди немцев бродить? И без того многих женщин опозорили…
Аринины соображения насчет «нехватки мужиков» развеселили Наташу.
— Да уж ладно! — согласилась старуха в ответ на добродушный смех Наташи. — Вам, молодым, виднее. Одурела я совсем… Знала бы ты, какую ношу на себе тащим.
Причесавшись у зеркала, Наташа снова поднялась на чердак. Следом явилась Маша, и опять начался бесконечный и интересный для обеих разговор.
Стук в дверь заставил девушек затихнуть и прислушаться.
Арина впустила кого-то.
— Отец не так ступает, — прошептала Маша.
— Здравствуйте, Арина Никитична, — раздался женский голос. — К тебе я…
По голосу Маша узнала соседку Татьяну.
— Проходи…
— Значит, и до вас беда добралась? — продолжала Татьяна.
«Беда? Какая беда?» — спросила себя Маша.
Перепуганная, она торопливо спустилась по лестнице, убрала ее и вбежала в горницу. Послышались плач и причитания Арины.
Через несколько минут соседка ушла. И почти тотчас же на чердаке появилась бледная Маша.
— Папаню арестовали, — тихо сказала она и заплакала.
— За что? — не сразу спросила Наташа.
— Откуда нам знать?
На чердаке стало тихо. Только всхлипывала Маша, прижавшаяся к Наташиному плечу.
— Надо мне уходить. Могут прийти с обыском…
Дела принимали серьезный оборот. Над головой Козьмы Потаповича, над всей его семьей нависла опасность.
Наскоро посоветовавшись, женщины единодушно решили, что Наташе надо немедленно скрыться.
Маша вызвалась проводить ее за село, до лесной тропинки на Неглинное. Чтобы отвести глаза немецкому часовому у моста, они взяли с собой лопаты: жители Воробьева чинили в эти дни дорогу.
Выйдя за околицу, девушки напрямик лугом пошли к мосту. Немецкому часовому Маша, которую почти все солдаты комендатуры знали в лицо, нарочито любезно поклонилась, и они спокойно перешли реку.
— Не уйти ли мне с тобой, пока не поздно? — спросила Маша. — Бог знает чем все кончится? Нас с матерью тоже не помилуют за отцовские дела. Ты же не знаешь всего…
— Козьма Потапович — человек решительный… И ничего им о своих делах не скажет.
— А ты иль знаешь что? — тревожно спросила Маша, задерживая шаг.