Капитан Филибер
Шрифт:
Народ у Хивинского подобрался крепкий, один к одному, поручик лично отбирал. Но что-то определенно не клеилось. Шахтеры и сами понимали, поглядывали виновато.
— Вы, господин поручик, деретесь неправильно, — наконец, рассудил кто-то. — Драться — это когда по сопатке. Или в грудь. А ниже пояса — нельзя! Никак нельзя. И лежачего не бить!
Забойщики и крепильщики одобрительно закивали. Ясное дело, драться они умели — стенка на стенку, по престольным праздникам. Или с парнями с соседней шахты. Раззудись
— Мы их и так на куски порвем, без всякого ножа. Вы не волнуйтесь, господин поручик, все сделаем. Форточника бы нам…
Кого?!
Поручик, вероятно, это уже слыхавший, повернулся ко мне, вздохнул устало:
— Господин капитан, надеюсь… Думаю, справимся. Поработаем еще, конечно… Но нужен кто-то маленький, ловкий, чтобы лазить умел.
Мне тут же вспомнилась Гамадрила. Мощный толчок, винтом на 180 градусов, руками — за горизонтальный сук. Можно и за вертикальный. Был бы поблизости зоопарк!..
— Они не идиоты, скорее всего, изнутри запрутся, но наверху есть лючок, маленький такой. Его закрывать не станут, внутри душно, особенно если печку распалят…
Вникать я не стал, нужно, значит нужно. Точнее, нужен — маленький и ловкий. Форточник.
— Я за братом схожу, младшим, — предложил было неумеха-здоровяк, но я покачал головой. Красногвардейцы воспринимали войну как-то слишком по-семейному. Он скажет брату, брат дяде, тот — соседу. Унтер Полупанов тоже не идиот, если он забыл о нас, то и напоминать незачем.
— А от, товарищ старший военинструктор, хлопчики у вас есть, — внезапно напомнил один из шахтеров. — Такие смешные, с погонами замалеванными.
Да, есть такие…
— …Кадет Новицкий! Кадет Гримм!.. Господин капитан, мы… Мы… Мы!..
…Они хорошо стреляют, хорошо бегают, они уже кидали ручную гранату, они могут подтянуться на турнике десять раз, даже двадцать, крутят «солнце», знают систему Баден-Пауэлла, они почти круглые отличники, они проползут, пролезут, все узнают, обо всем расскажут, всех победят…
Мальчики стояли по стойке «смирно» — маленькие, в неудобных, не по росту пальто, не иначе из родительского гардероба, в одинаковых ушастых шапках. На тщательно нарисованных химическим карандашом погонах гордо выделялись буквы «СмК» — «Сумской-Михайловский кадетский». Взгляд… Я не выдержал, отвернулся.
— Да вы не бойтесь, товарищ Кайгородов, — шепнули на ухо. — Подсадим хлопчика, прикроем, если что. Делов-то всего на минуту. А без этого…
Я и сам понимал насчет «без этого» — и многое другое тоже. Четыре десятка взрослых посылают под пули пацана в ушастой шапке. Нет, не четыре десятка — я посылаю. Мой друг Усама, конечно же, одобрит. Что делать, если мир переполнен неверными псами?
— Кадет Новицкий! Кадет Гримм! Никакого героизма от вас не требуется. Задание предстоит простое
— Я-я-я-а-а-а!!!
— А усэ, як нэ круты, втыкаеться у вопрос про богатых та бидных. От так, господин штабс-капитан! Вийсько служит богатым против бидных, для того його и кормлять.
— Да что вы говорите, господин Шульга? Да неужели? Право слово, вы мне на жизнь глаза открыли, да-с! Сей же час запишусь в… Как бишь это у вас называется? Совдепия-с?
На месте костра — гаснущие угли. Холод достает даже не до костей — до клеточных мембран. Ледяное черное небо совсем близко, только протяни руку. Или встань — и ударься макушкой о стылую твердь.
Руки в карманах. Не то, чтобы теплее, но как-то уютнее. Даже нет охоты доставать пачку «Salve».
Ждем.
Приказы отданы, нужное сделано. Осталось лишь дотерпеть. Недолго, считай, самое чуть-чуть. Всего лишь час до самых главных дел…
Нет, не час, меньше.
— От вы, господин Згривец, богатый чи бидный?
— Издеваетесь? Да у меня поместье в Новороссии, три завода на Урале, банк «Лионский кредит», пол Беловежской пущи и еще этот… Гибралтарский пролив, да-с. Арендовал на предмет взимания пошлин-с.
— И я о том. Скилькы поручиком жалования получали? Сорок рубликов?
— Нет, чуть больше. В 1912-м как раз накинули. Повезло-с…
Жечь костры в темноте я запретил. Вдруг у Полупанова часовые глазастые? Разведка уже доложила: пьют-гуляют герои. На станции, прямо в билетном зале, огонь развели, песни горланят, «Интернационал» кокаином заполировывают. Только береженого и Карл Маркс бережет.
Разведчики вернулись, а кто-то ушел. Одна группа к террикону, подальше от чужих глаз, вторая — за полотно железки, в продутую ветром степь. Ушли Хивинский и командир Жук, ушли маленькие кадетики и дерущиеся по всем правилам крепыши.
Мы пока здесь. «Всего лишь час дают на артобстрел, всего лишь час пехоте передышка…»
— Чув я, песня есть — про бидного прапорщика.
— Точно-с, точно-с. «Нет ни сахару, ни чаю, нет ни пива, ни вина. Вот теперь я понимаю, что я прапора жена…»
— А я от пид землею вдвое зарабатывал. И дом був, и хозяйство, и у синема ходил по воскресеньям, на Веру Холодную смотрел, и у театр, что в Юзовке. И сыну лисапед купил. Не один я такый. Справни робитныкы нэ голодуют, хлеба нэ просять. Так хто богатый и хто бидный? Кому служиты трэба, господин штабс-капитан? Не адвокатам же усяким, не Керенскому!
— Э-э… Эка завернули, Петр Мосиевич! Стало быть, офицерство Суворова, Голенищева-Кутузова должно служить… Нет-нет, нонсенс, макарб, cauchmar! Этот ваш, пардон, коммунизм!.. Как же, читывал, читывал. Утопия-с господина Мора!..