Капитан Кортес
Шрифт:
Лопе и еще несколько человек спустились в трюм. Сорвавшаяся бочка перекатывалась в темноте, ударяясь о другие бочки, угрожая каждому, кто попадется на пути. Из бочки струей текло масло, растекалось по доскам; люди скользили и падали. Громко ругаясь, Лопе вылез на палубу за веревкой и фонарем. И какой-то человек в серой куртке оружейника налетел на него, сбитый с ног огромной волной. Лопе тоже упал; оба покатились вместе, вцепившись друг в друга, и только у самого борта остановились.
Лопе встал, отчаянно ругаясь: он сильно ушиб колено.
– Сатана унеси твою душу в ад!
– свирепо сказал Лопе.
– Какой незадачливый дьявол подбросил тебя мне под ноги?
Оружейник молчал.
– И так тесно было на судне, а тут еще вас, чертей закопченных, подкинули!..
Лопе хотел выругаться еще, но вдруг замолчал, вглядевшись в лицо оружейника. Смуглое горбоносое лицо, совсем еще молодое, под слоем копоти, показалось ему знакомо. Да, конечно, это он, тот самый молодой монашек, которого он встретил на берегу возле Сант-Яго!..
– Это ты? Значит, ты оружейник?
– изумился Лопе.
Монах тоже узнал его.
– Да, я оружейник, - просто ответил он.
И опять чуть хрипловатый гортанный голос монаха что-то напомнил Лопе из прежней жизни, из детства.
«А как же… Почему же в ту ночь на тебе была ряса?» -хотел было спросить Лопе, и не спросил. Что-то удержало его, - может быть, испуг, отчаянная мольба, на секунду проглянувшая в глазах человека.
Времени на разговоры не было. «Ладно, бог с тобой!»- подумал Лопе и снова побежал вниз, к Хуану де Торресу.
Бочку поймали, укрепили; скоро все пошли наверх. «Где же он сел на судно, этот монашек… то есть оружейник?- размышлял Лопе.
– Должно быть, в Хаване; там посадили партию оружейников и кузнецов… И как же это он из послушника стал оружейным мастером?!.»
Сам того не сознавая, Лопе все искал глазами своего знакомца. Шторм продолжался, дождь хлестал, точно сотни бочек опрокинулись там, наверху, в тропическом небе. Солдаты, матросы, кузнецы ругались вокруг, сбитые с ног штормом. Двое солдат - Эредия, рослый баск с рябым лицом, и маленький смуглый Пако Тавилья, по прозвищу Арагонец, - нечаянно налетев друг на друга, рассвирепели и затеяли драку.
– Я тебя, червяка, одной рукой придушу!
– кричал Эредия. Пако Арагонец налетел снизу, дробно колотя баска кулаками в живот. Штормом их обоих то кидало друг на друга, то раскидывало в разные концы.
Лопе опять увидел своего оружейника: он стоял и смотрел на драку. Куртка на нем была черна от копоти горна, руки обожжены. Лопе подошел к нему.
– Кто ты?.. Да кто же ты?
– теряя терпение, спросил Лопе.
– Монах? Послушник? Оружейник или сам дьявол?.. Говори, кто же ты, не томи меня, сын мавра!.. Как тебя зовут?
– Андрес, - ответил юноша.
– Андрес Морано.
– Из каких мест?
– Медивар, Андалузия.
«Так. Может быть, и правда, а может быть, и нет»,- подумал Лопе. Он хотел спросить еще, но тут с кормы донеслось хриплое пение. На капитанском судне служили мессу, и слова молитвы подхватывали на всех судах.
Солдаты, Пако Арагонец и Эредия, все еще дрались. Оба лежали уже на палубе и лежа ломали друг друга.
– Отложите драку!
– кричал им сверху штурман Кастро.
– Вечерняя месса!
Все вокруг, и матросы, и солдаты, кто где стоял, опустились на колени. Шторм усиливался; темнело. На всех каравеллах пели молитвы. Подтягивал и штурман Кастро; когда штурман пел, он нисколько не заикался. В реве бури голоса звучали испуганно и глухо. На капитанском судне зажегся тусклый, в роговых пластинах, кормовой фонарь. Свет едва мелькал сквозь брызги и пену. «За грехи наши, господи, покараешь нас!» - слова молитвы звучали как угроза. Ветер все так же яростно трепал и рвал снасти. Лопе присмирел, крестясь. Левой рукой он почесывал ушибленное колено. Нечаянно Лопе взглянул на оружейника Андреса. Андалузец стоял, как и все, на коленях. Но он не крестился и не пел молитву. Он стоял на коленях молча, сжав губы, и глаза у него глядели куда-то поверх голов, в море, в темноту.
Холодок пробежал по спине Лопе.
«Что это ты вправду, земляк, уж не язычник ли? Или, помилуй нас святая дева, - нечистый мавр?» - чуть не спросил было Лопе, но вспомнил, как они оба с этим парнем сидели под кустом на берегу, прячась от альгвасилов, и промолчал.
Супу на ужин не дали, да и мало толку было бы от него: штормом все равно расплескало бы весь суп из чашек. Всем дали по полкруга жесткого индейского хлеба, по куску сыра да по флягам разлили свежей воды, подкрашенной вином. Легли кто куда: кто - на доски, кто - на связки канатов в тесной кормовой башне. Случайно или по умыслу, оружейник Андрес оказался рядом с Лопе, на груде мятой пеньки.
Они лежали молча. Лопе не спал.
– Как же ты… - решился, наконец, Лопе, - как же ты, парень? Если ты честный оружейник из Медивара, зачем же ты сидел в Сант-Яго под кустом и прятался от альгвасилов?
Андрес повернулся к Лопе.
– А ты?
– сказал оружейник.
– А как же ты сидел со мной под тем же самым кустом и прятался от тех же альгвасилов? Разве ты не честный солдат?
Лопе вздохнул.
– Видит бог, - горько сказал Лопе, - видит бог и святая дева, я честно, кровью своей в двух походах и двадцати двух сражениях служил моему королю и моим капитанам!..
Они замолчали оба, слушая ветер. Шторм, казалось, утихал, но ветер еще яростно выл и свистел в снастях.
Каравеллу бросало по волнам то вверх, то вниз. Андрес молча лежал рядом с Лопе. Он закрыл глаза, но дышал неровно, неуспокоенно, - значит, не спал. Юноша дрожал от холода в худой полотняной куртке. Лопе оттянул полу своего широкого плаща.
– Ладно, парень, спи!
– примирительно сказал Лопе.
– Ты еще молодой, не привык, а я уже всего повидал.
И Лопе заботливо прикрыл андалузца полой своего рваного солдатского плаща.