Капитан Кортес
Шрифт:
– А ты меня не продашь, Сервантес?
– спросил он и взглянул шуту в серые глаза.
– Нет, нет, ваша милость! Слово шута, - не продам!- ответил шут, но глаза спрятал.
Кортес поднялся на крыльцо хмурый, ушедший в свои мысли. Никто с ним не заговаривал. Лопе тоже не решился напомнить о себе, - сегодня сеньору, видимо, не до камзола.
Толпа у дома поредела.
– Сегодня в церкви, перед дневной мессой, шут Сервантес что-то громко кричал о генерал-капитане, - передавали в толпе.
– Шут хотел поссорить Кортеса с губернатором.
– Поссорить? Они и без
Многие разошлись; другие стояли еще долго, до вечера, точно ожидали чего-то.
Деваться Лопе было некуда; он побродил по улицам и снова вернулся к дому Кортеса. В церкви уже отошла вечерняя месса. Горели фонари у столов, но утреннего писца уже не было; люди стояли вокруг и сидели прямо на столах. Тусклые кормовые огни одиннадцати судов светились на рейде.
Еще не все готово было к отплытию, мало запасли зерна, солонины, мало пороха и оружия. Кортес продал собственное поместье и закупал коней и боевое снаряжение. Зато людей было много - четыреста с лишним человек - большая армада.
Губернатор Веласкес тоже вложил свою долю в расходы по снаряжению армады: две бочки кислого вина.
– Губернатор и так получит свою долю доходов,- толковали вокруг столов.
– Пятая часть всей добычи пойдет королю, десятая - наместнику Индии, и двенадцатая - губернатору острова.
– Да еще генералова доля, да капитанам, пушечным мастерам, арбалетчикам, мушкетерам, - всем по двойной и по тройной доле, - сказал кто-то из Темноты.
– Что же тогда останется нам, простым солдатам?
Никто не ответил солдату. Людям точно не хотелось сейчас думать о будущем.
– Там видно будет!
– помолчав, пробормотал пожилой солдат с обвисшими усами.
– Не бойтесь, сеньор Кортес нас не обидит!
– крикнул чей-то мальчишеский неуверенный голосок.
– Не обидит, сеньор Кортес не обидит, - поддержали парня еще два - три голоса.
Кортес все еще не выходил из дому. Он заперся у себя в дальней комнате с секретарем армады и никого не велел пускать.
Было поздно. Толпа уже собиралась разойтись, когда увидели какого-то мальчишку, который бежал через площадь прямо к дому Кортеса. Мальчишка был без шляпы и очень взволнован.
– Пропустите меня!.. Пропустите меня!
– кричал он, расталкивая сторожей, нырнул через боковой проход во внутренний двор дома и исчез.
– Чей это мальчик?
– Откуда-то появившийся утренний писец уже шнырял между столами.
– Чей это мальчик? Что ему нужно от сеньора Кортеса?
– Я знаю парня. Это слуга сеньора Мильяна де Карнаса, астролога, - сказал кто-то из толпы.
Писец нырнул в ту же каменную калитку, во внутренний двор. Не сдержав любопытства, прошел за писцом и Лопе. Никем не замеченный, он добрался до внутренней галереи и здесь, в тени навеса, подошел к неплотно закрытому окну.
Кортес тряс мальчишку за плечи.
– Ты сам слышал?
– спрашивал Кортес.
– Завтра будет приказ? Ты ничего не спутал?
– Я сам, ваша милость!.. Пускай я умру без святого причастия; я все сам слышал, своими ушами!..
–
Паблико божился, дрожа всем телом, плечи у него так и ходили.
– Завтра или еще сегодня ночью будет приказ о новом генерал-капитане…
– Хорошо.
– Кортес поверил. Он отпустил плечи мальчика.
– Спасибо, Паблико! Сегодня ночью? Значит, еще не поздно!
Дальше Лопе не слышал. Он вернулся к товарищам, на улицу.
Минут через пять из дому вышел Кортес. Он звал к себе своих капитанов.
– Франсиско де Монтехо, Пуэртокарреро, Монтесино… Сеньоры, сюда, ко мне!..
Его окружили. Кортес встал под факелом. Красный колеблющийся свет лег на его непокрытую голову.
– Внимание, сеньоры!.. Внимание, мои солдаты!.. Оружейники, моряки, мушкетеры! Старые и новые мои друзья!.. Приказ по армаде!..
Кортес поднял руку. Плотным кольцом толпа окружила его.
– Во имя Христа и святого Яго, покровителя наших душ!
– сказал Кортес.
– Сегодня, еще до полуночи, все мои люди должны быть на судах. Мы отплываем на рассвете!
Глава четвертая
ОТЪЕЗД
В несколько часов все было готово. Без излишнего шума, без суматохи четыреста с лишним человек в наступившей темноте переправились на суда. Индейцев носильщиков перевезли связанными по двое, по трое, под конвоем собак. Переводчика Мельчорехо привязали веревкой к скамье лодки; с ним переправились четыре индейские женщины. Женщин взяли для приготовления; в пути хлеба из маниоки, - испанцы этого хлеба делать не умели.
Мельчорехо уже на борту судна все упирался и кричал: «Не хочу быть языком! Убегу!» Его заперли в кормовом помещении капитанской каравеллы.
Везли коней, пушки, солонину, везли все, что можно было достать, забрать или купить в городе Сант-Яго за эти последние ночные часы. В единственной мясной лавке города не осталось ни ливра мяса: все двенадцать коровьих туш, приготовленных для населения, свежезасоленные, повисли на крюках в кладовой провиантского Судна «Санта Тереса».
Весть о неожиданном отплытии поползла по городу, от дома к дому. Горожане шептались: почти из каждой семьи уходил в армаду брат или сын, или муж, и вскоре после полуночи новость стала уже известна всем. Но только часам к трем утра известие о бесчинстве, о самовольном отъезде Кортеса доползло до стен бревенчатого губернаторского дворца. На пороге спальни сеньора Веласкеса весть задержалась еще надолго: две партии боролись во дворце: одна - за Кортеса, другая - против. Дворцовая охрана была «за», телохранитель-«против». Телохранитель велел ночному пажу разбудить губернатора.
– Разбужу, ваша милость!
– сказал ночной паж и молча улегся на пороге спальни у прикрытых дверей. Паж тоже был на стороне Кортеса.
Паж Мануэль дождался, пока побледнеют звезды, глубокое синее ночное небо начнет светлеть, пока за стеной не завоют индейские дудки, по которым индейцы встают на свою молитву, и не закричат хриплыми голосами толстоголовые индейские собаки, - только тогда он вошел в спальню.
– Сеньор губернатор, - неохотно сказал Мануэль.
– Сеньор губернатор, проснитесь!